Группа особого резерва - Михаил Нестеров

«Законников», безусловно, интересуют вещественные доказательства – контейнеры с бумагой. И они заплатят за них реальную цену. Тувинец учел и просчитал все, кроме единственной вещи, которая в глаза не бросалась. Контейнеры с деньгами считались пропавшими, а те, что могли всплыть и хранились в лесу, были из «другой партии». На них стояли другие номера. Люди из «Фирмы», конечно же, пойдут на встречу с людьми, которые могут предоставить им любую информацию о террористах. О том, что к ним обратится один из них, они и мечтать не смели.

Что еще мог сказать Тувинец в свое оправдание? Ничего. Разве что деньги он теперь стал называть богатством. И тогда – для него лично – все встало на свои места. Богатство давало ему чувство гордости от скорого обладания всем самым современным и технологичным. Всем тем, от чего мог отказаться только сумасшедший.

Он хотел самостоятельно выйти на «Фирму», но вскоре был вынужден сделать это буквально по принуждению.

«Чем ты думал, Вадим, когда убивал капитана Злобина и его подругу?» На этот вопрос Тувинец ответить не мог. Если раньше он оправдывался, мол, спасал положение, выправлял ситуацию, в голове бились мысли о людях, то сейчас они не проходили даже фоном. Деньги – вот что двигало им тогда. Он не думал о последствиях – их потом можно было устранить при помощи тех же денег. Он видел цель и ничего вокруг нее и в этом плане походил на стрелка: главное – поразить мишень; ведь никто, целясь в яблочко, о молоке не помышляет.

Он грыз ногти, снова и снова переживая один и тот же момент: открыт уже люк сейфа, отброшены листы бумаги с чарующими «иероглифами», а дальше… На девственно белых листах бумаги, которыми был забит до отказа переносной сейф, не было ни одного чернильного пятнышка…

Как насмешка – замечание Сергея Марковцева, который боялся одного, что сейф набит тысячными и десятитысячными купюрами, словом, тем ценным дерьмом, которое имеет хождение только в ограниченной сфере, на них даже килограмм картошки не купишь. Он как будто предвидел будущее, потому, наверное, его усмешка оказалась такой обидной. Непростительной.

Гримасы судьбы.

Молодой следователь прокуратуры откровенно издевался, натянув на лицо маску превосходства. У него под рукой был целый арсенал масок, и он менял их часто. Вот маска пренебрежения:

«Мы… остановились, проехав двести или триста метров, считая с поворота на главную дорогу. Вадим, прежде чем выйти из машины, зарядил карабин. Вставил полный магазин».

«Какой марки карабин был у Вадима?»

«Сайга» с унифицированными патронами».

«Что означает „унифицированные патроны“?»

«Конкретно в данном случае у пуль был сточен носик, просверлены отверстия, а в них залита ртуть. Всего пара капель, шариков. Такая пуля может оторвать руку, если попадет в плечо».

«Ясно. Дальше, пожалуйста».

«В „Ниве“, кроме человека, который представился нам как капитан Злобин, находилась женщина. Лет двадцати семи. Она сидела на заднем сиденье. Но нам ее хорошо было видно. Стекла у „Нивы“ не были тонированными. Когда я разглядел ее, мне ее стало жалко. Я был уверен, что Вадим не оставит в живых свидетеля».

«Свидетеля чего? Поясните, пожалуйста».

«Убийства капитана Злобина».

«Но вы „пожалели“ ее, когда капитан Злобин был жив. Вы ничего не путаете?»

«Он фактически был не жилец. Вадим убил его, чтобы скрыть следы другого преступления».

«Так… О каком преступлении выговорите?»

«…Мы нарушили закон. Накануне убили… двух кабанов и козла».

«И только потому, чтобы скрыть факт данного браконьерства, вы убили капитана милиции?»

«И не за такое убивают…»

«Вы чего-то недоговариваете. Говорите начистоту. Ну, Игорь, сказали „а“, говорите „б“.

«Я устал. Больше ничего не скажу. Отведите меня в камеру».

И вот сам Тувинец сидит в кабинете следователя. Ему «оказали честь» – привезли в прокуратуру: «Лучше вы к нам». Следователь прокуратуры избрал прием давления на подозреваемого, зачитывая показания его подельника, и его выбор был оправдан.

Почему сдался Игорь? Почему он смалодушничал? Почему испугался? Понадеялся на то, что срок за убийство ему скостят? На эти вопросы, которые жгли Тувинца изнутри и снаружи, мог ответить Игорь. Может быть, послать ему через следователя благодарность за то, что начал он с малого, а «ограбление века» оставил на потом? Не все еще карты выложил перед следователем.

Предоставил отсрочку, падла.

Правда была так близко, что Тувинец едва не ухватил ее, как жар-птицу, за хвост. Позавчера Игорь праздновал свой день рождения. Веселье началось на работе – так называемая корпоративная вечеринка – и продолжилось дома. В общем, и на работе, и дома все оказалось хреново: и там и там он сболтнул лишнего. Фактически признался в убийстве милиционера. Наутро за Игорем пришли.

Он трезвел на глазах. Смотрел сквозь следователя прокуратуры, на лице которого была намалевана быстрая развязка, и видел Тувинца с ружьем. Себя он не видел.

«Это Тувинцев стрелял в милиционера».

А он не соучастник. Потому что они не планировали преступление. Оно было совершено как бы по неосторожности. Непреднамеренно.

Не планировали.

Перед глазами Игоря другая картина – планирующий грузовой самолет.

Ограбление.

Диверсия.

Смерть экипажа и «других официальных лиц».

Катастрофа.

Вот в этом ни в коем случае нельзя признаваться!

Нужно уводить следствие в обратную сторону. Нужно повернуть так круто, чтобы Тувинец понял: Игорь не предатель. Он хочет выручить всех. Даже самого Тувинца, повесив на него убийство одного милиционера. Потому что это преступление в сравнении с диверсией и гибелью десяти человек – капля в море.

Тувинец не понял товарища. Да и не захотел бы понимать, если бы до него дошло «дубовое» благородство товарища. У него на это была своя точка зрения: спасать свою собственную задницу.

Вряд ли Вадима осенило. Но он понял, что не все потеряно, у него есть шанс, и в сложившейся ситуации неплохой. Он даже представил себе этого следователя без маски, но с кляпом во рту. Кляп походил на деревянную пробку от бочки, на торце которой были выбиты три буквы: ФСБ.

– Я имею право на один звонок, – напомнил он следователю, рискованно передразнивая его: неприкрыто усмехнулся ему в лицо. – Ловите шанс, отследите мой звонок. Может быть, он поможет вам в расследовании этого дела.

Следователь нахмурился. С такой убежденностью, наглостью мог говорить игрок, у которого все карты помечены. Впрочем, сиюминутная тревога таковой и осталась, и он пошел на уступки. Ему было интересно узнать, кому позвонит Тувинец. Глядя ему в глаза, он подвинул к нему телефон и демонстративно развернул его. Выразительно повел бровью, как бы говоря: «Может, мне за тебя и трубку снять? А потом и номер набрать?»