Добрый мэр - Эндрю Николл

А после этого оставалось лишь перетерпеть несколько неприятных мгновений у прилавка — торговый эквивалент ватки, которую дантист прикладывает к тому месту, где только что был зуб. Тибо открыл свою чековую книжку, положил ее на поцарапанную стеклянную крышку ящика со сложенными белыми майками, выписал чек на астрономическую сумму и завладел двумя пухлыми коричневыми свертками, на каждом из которых красовался темно-красный диагональный штамп: «Купфер и Кеманежич».

Господин Кеманежич поспешил открыть дверь и встал у выхода, согнувшись в поклоне этаким полуоткрытым перочинным ножом.

— Костюмы просто замечательные, — сказала Агата.

— Спасибо, сударыня. Спасибо. Можем заверить вас, что они прослужат исключительно долго.

— Такие замечательные, что господину мэру, пожалуй, не понадобится костюм, сшитый по мерке. Извините за беспокойство и спасибо.

Дверь за ними закрылась так резко, что восковый манекен в витрине зашатался, словно решил, наконец, предпринять робкую попытку к бегству. Тибо ухмыльнулся.

— Как вы ловко с ним, а! — Он обернулся и увидел, что Кеманежич смотрит на него, отогнув уголок занавеси. Занавесь тут же вернулась на место. — Давайте-ка поторопимся, пока на нас не спустили собак!

С учтивостью, приличествующей мэру Дота, Тибо предложил Агате руку, и она, как то приличествует Единственной, обхватила ее двумя руками и прижалась щекой к его плечу.

Так они и шли — как мужчина, несущий свежеприобретенные костюмы, должен идти вместе с женщиной, которая его любит, — шли по Альбрехтовской улице по направлению к Коммерческой площади, мимо кооперативного обувного магазина, когда Тибо увидел такси, которое очень, очень медленно двигалось им навстречу, едва не касаясь колесами тротуара, словно шхуна, огибающая в бурю мыс Горн; и там, в этом такси, держась за кожаную ручку, свисающую над задним стеклом, сидел адвокат Емко Гильом. Когда такси проехало мимо, он медленно повернул голову, словно закованная в броню черепаха, решившая взглянуть на безобидное бревно, плывущее неподалеку. Он не улыбнулся. Не кивнул. Не помахал рукой. Он вообще никак не дал понять, что узнал Тибо, — но их глаза на мгновение встретились. Гильом смотрел на него, словно в пустоту, словно ничего не видел. Но он видел. Такси проехало мимо, и Тибо остановился, глядя ему вслед на затылок Гильома. Голова адвоката была повернута строго вперед, в направлении лобового стекла.

Вечером того дня, сидя в одиночестве у себя дома и разглядывая пляшущие в камине язычки пламени, Тибо вспоминал, как тогда на Альбрехтовской улице он внезапно оцепенел, а по спине пробежал холодок. Он вдруг выпрямился, поднял голову, которая до того момента была склонена к голове Агаты, стал очень отстраненным и холодно-учтивым. Он довел ее до трамвайной остановки, где с видом банковского посыльного, доставившего пакет по назначению, спросил:

— Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли?

Снова и снова повторял он эти слова, ожесточенно вороша кочергой угли.

— Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли? Кажется, вы здесь садитесь на трамвай, не так ли? — передразнивал он себя. — Ты не смог пригласить ее выпить кофе, не так ли? Ты не смог даже просто прогуляться с ней!

Он представил, как они идут и идут, прижавшись друг к другу, через весь Дот, пока не оказываются за городом. Тогда Агата вдруг приходит в себя — или не приходит — и они ложатся спать под деревом, укрывшись плащами.

— Но нет, нет! Ты не смог на это осмелиться, не так ли, чертов Тибо Крович? Как же, вас ведь заметил адвокат Гильом! Неудобно было, нехорошо, чертов ты идиот! — Тибо с грохотом швырнул кочергу в камин и отправился спать.

Но ему не спалось. Некоторое время спустя — было слишком темно, чтобы разглядеть, сколько времени, — Тибо отбросил одеяло. Надев свой новый черный костюм и начищенные ботинки, ждавшие его под кроватью, он вышел на темную улицу. Трамваи уже не ходили, прохожих не было. Тибо направился в сторону центра. Однако, завернув за угол, он увидел фары приближающегося такси. Он уже собирался остановить его, но такси ехало медленно, очень медленно, и было перекошено на одну сторону так, что чуть не скребло днищем мостовую. Тибо охватили страх и стыд. Он знал, хотя и не мог видеть, что в такси сидит Емко Гильом, и знал он также, что когда такси поравняется с ним, двери распахнутся и его затащат внутрь, и они будут ехать и ехать, ехать и ехать со скоростью черепахи, и Гильом будет смеяться над ним, пока он, Тибо, не умрет. Он бросился бежать. Он бежал, бежал, бежал — но каждый раз, когда останавливался передохнуть, схватившись за фонарный столб и глядя, как капли пота падают со лба на носки начищенных ботинок, такси выкатывалось из-за поворота, и нужно было снова бежать. Воздух горел в горле и обжигал легкие.

«Только бы найти полицейского! — думал Тибо. — Куда подевались все полицейские? На что уходят мои налоги? Я, между прочим, мэр этого чертова городишки!»

Но все он бежал и бежал в сторону центра, пробежал уже девять трамвайных остановок, а ужасное черное такси неотступно следовало за ним, всего в нескольких метрах, а иногда почти настигало его, и тогда он чувствовал, как шины трутся о каблуки, — но ему так и не встретилось ни единой живой души, кроме Сары, которая сидела у окна мясной лавки с пакетом сосисок в руках (на пакете было написано «Крович») и сотрясалась от рыданий.

— Вот ваши сосиски, господин мэр, — проговорила она между всхлипами.

— Спасибо, Сара, — сказал Тибо. — Почему вы плачете?

— Потому что это сосиски с луком, и еще потому, что вас так долго не было!

Тогда Тибо извинился и пообещал, что непременно вернется позже и расплатится, но сейчас ему нужно бежать, поскольку такси уже близко — «Надеюсь, вы меня понимаете» — и тут из-за угла ударил желтый свет фар.

Тибо снова пустился бежать и свернул на Соборную улицу. Развязав на ходу пакет с сосисками, который дала ему Сара, он стал отрывать их одну за другой от связки и швырять на дорогу. Естественно, машине приходилось вилять из стороны в сторону, чтобы их огибать, — но затем Тибо постепенно пристрелялся и стал попадать прямо в шины, отчего такси начинало заносить на раздавленном мясе и жире. Поэтому когда он наконец добрался до дверей собора и вбежал внутрь, такси уже не было видно. Тибо открыл дверь, ведущую в часовую башню, и стал подниматься по лестнице. «Теперь тебе ни за что до меня не добраться», — сказал он. Вскоре лестница кончилась, и он оказался на самом верху.

А там стояла Агата Стопак в парадном облачении мэра.

— Надеюсь, вы не возражаете? — спросила она, но тут же сбросила с себя одежду и осталась абсолютно нагой, если не считать чулок. — Что, неужели вы так шокированы?

Затем она спрыгнула со стены прямо на самый большой колокол собора, обхватила его ногами и стала раскачивать, как дети раскачивают качели.

— Давайте же! Помогите мне!

Тибо прыгнул вниз, вцепился в колокол и уселся на него напротив Агаты. Их ноги сплелись. Они раскачивались и раскачивались, и каждый раз, когда она подавалась вперед, он откидывался назад, а каждый раз, когда он подавался вперед, откидывалась назад она; они хохотали и кричали, подбадривая друг друга: