Добрый мэр - Эндрю Николл

— Тибо, Тибо!

— Все в порядке. Прыгай ко мне. Здесь неглубоко, по лодыжку.

Звук его голоса, пусть он и глотал воздух после каждого слова, придал Агате храбрости. Она выпрыгнула из лодки и подошла к Тибо.

— Не. Беспокойся. Моя. Милая, — проговорил он. — Сейчас мы немножко наклоним лодку, и вода выльется.

Но из этого, конечно, ничего не вышло. Маленькая лодка, наполненная песком и морской водой, была свинцово-тяжела. Как Тибо ни упирался, как ни толкал ее — лодка не шевелилась. Собрав последние силы, Тибо перевалился через борт и стал вычерпывать воду пригоршнями — только и это было бесполезно, потому что волна накатывала за волной, принося новую воду вместо вычерпанной. К счастью, он так промок (да и темно было), что нельзя было разглядеть слезы на его щеках; и носом он все равно шмыгал бы, даже если бы не плакал. А потом пришла самая большая волна и обрушилась на маленькую лодочку, блеснув в лунном свете мертвенной злобой акульего глаза. Лодка накренилась, ушла вниз, снова выскочила наверх и храбро выровнялась — но уже без весел.

Агата стояла на отмели и выла в полном отчаянии. Тибо с трудом выбрался из лодки и уселся в воду рядом с ней. Взяв веревку, он обвязал ее вокруг пояса Агаты и просунул сквозь нее свою руку. «По крайней мере, если наши тела когда-нибудь найдут, мы будем вместе».

— Нам просто нужно дождаться отлива и попробовать еще раз, — сказал он.

Но Агата ответила:

— Вода уже дошла мне до колен. Похоже, прилив только начинается.

— Я надеялся, что ты не сразу это заметишь. — Тибо обнял Агату одной рукой и продолжил: — Агата, у меня нет ничего и никого во всем этом огромном мире. Я отписал все, что имел, человеку, о котором никогда ничего не слышал. Скоро я умру, и ни останется никого, кто знал бы об этом или кому это было бы интересно, — но во всем мире нет места, где мне хотелось бы оказаться сейчас больше, чем здесь, рядом с тобой, с человеком, который знает, сколько сахара я кладу в кофе. А теперь позволь мне тебя обнять, потому что мне очень страшно.

Это была очень трогательная речь, и добрый Тибо Крович вполне заслужил услышать в ответ нечто не менее приятное — может быть, что-нибудь о том, как мило с его стороны было так сильно любить Агату и не бросить даже тогда, когда она превратилась в собаку. Но Агата сказала лишь:

— Посмотри-ка вон в ту сторону. — Тибо не шелохнулся. — Ну посмотри же! — Тибо посмотрел. — Я знаю, где мы!

По отмели, по колено в воде к ним двигалась, словно поезд через занесенную снегом степь, длинная вереница людей. Первым шел высокий широкоплечий человек с пышными усами, облаченный в леопардовую шкуру. На плече он нес два весла.

Не сказав ни слова, силач осторожно размотал веревку с Агаты и обмотал ее вокруг собственного пояса, затем направился к середине отмели, туда, где было мельче всего, таща за собой лодку. Борта лодки поднялись над волнами, словно бока огромной рыбины. Однако плыть она по-прежнему не могла, поскольку была полна воды. Силач угрюмо стиснул зубы, присел на корточки и уперся руками в корму. Его ноги вязли в песке, на лице отразилось невероятное усилие — и лодка начала подниматься! Когда вода вылилась, силач с мягкой улыбкой помог Тибо и Агате снова взойти на борт. Затем, опять упершись руками в корму, он столкнул лодку с мели, и она закачалась на волнах.

Тибо и Агата смотрели назад, на циркачей. Те стояли на краю отмели и махали им вслед. Вода уже была им по грудь. Волны несли лодку прочь, луна скрылась за облаком, а когда снова вышла, призрачные артисты уже исчезли. Ничего не было видно, кроме гладкой воды, поблескивающей в лунном свете.

Тибо и Агата не могли грести — слишком они устали, промокли и замерзли. Они просто сидели в темноте, глядя на яркую звезду, сияющую в просвете между облаками.

Прошло очень много времени, прежде чем Тибо наконец заговорил.

— Агата, я хочу задать тебе очень важный вопрос, — сказал он. — Можно? — Агата промолчала, и он воспринял это как разрешение. — Дорогая моя, ты знала, что Гектор умер?

— Да, Тибо, думаю, что знала. — Немного помолчав, она прибавила: — Мне кажется, он был не очень хорошим человеком.

— Тогда, наверное, ты понимаешь, что превращаться в собаку было ошибкой?

— Наоборот, я думаю, что это было самое умное, что я могла сделать. С другой стороны, я решила как можно скорее снова превратиться в женщину — возможно, уже на рассвете.

К тому моменту Тибо и Агата были очень далеко от Дота, так далеко, что даже я не могла их разглядеть, и никто больше ничего о них не слышал. Никто не знает, чем окончилось их путешествие, но мне точно известно, что каждый день в половине восьмого утра, когда двери «Золотого ангела» еще закрыты, господин Чезаре преклоняет колени перед моей гробницей, молится за упокой души своего друга и никогда не забывает оставить рядом пакетик с мятными леденцами.

Кроме того, все знают, что в Ратуше на почетном месте висит портрет доброго мэра Кровича, написанный по фотографиям из обширного архива «Ежедневного Дота».

Всему миру известно, что знаменитые двенадцать «Неоконченных обнаженных» кисти Гектора Стопака, похищенные из его дома, проданные и перепроданные, поменявшие множество владельцев, были, в конце концов, ценой огромных затрат вновь собраны воедино и ныне являются частью постоянной экспозиции Муниципальной картинной галереи Дота, точнее, ее мемориального крыла имени Кровича.

Легенда гласит, что существует и тринадцатая «Обнаженная» Стопака, но лишь адвокату Гильому известно, что находится она в гостиной дома № 43 по улице Лойолы, в частной коллекции, скрытой от глаз не то что широкой публики, а вообще кого бы то ни было, кроме владельца. У нее новый подрамник, все повреждения устранены опытным реставратором. И только адвокат Гильом знает, что на полке в той же самой гостиной стоит одна-единственная книга — «О рисе», с дарственной надписью автора, знаменитого писателя Геннадия Вадима. Сам Вадим счастливо живет в большом белом доме на побережье Далмации со своей женой; они пьют вино, едят оливки и рассказывают о Гомере своим очаровательным детям.