Фарфоровая жизнь - Алла Полянская

Леонтьев долго искал второй ботинок и злился на отца, который завел вчера совершенно ненужный разговор, прямо талант у человека – говорить ненужные и обидные вещи, причем на ровном месте, когда вообще не ждешь ничего такого. И на Тину злился, но это так, вскользь, просто потому, что привык злиться на нее. Злился на Милу – за то, что она вот так по-глупому погибла, совершенно выбив его из привычной, устоявшейся жизни. А еще этот ботинок проклятый, куда он его запулил вчера, кто может сказать!

Ботинок нашелся под креслом, и Леонтьев, кряхтя, обулся – все-таки надо что-то делать с животом, который в последние пару лет проявил устойчивую тенденцию к росту. В этом он тоже не похож на отца, тот всегда был худым, сколько бы ни ел, ему ничего впрок не шло. Мать часто говорила, что отец оттого и злой такой, что тощий, и Леонтьев иногда соглашался с ней, тощие люди были злее, он и сам это замечал не раз. Хотя это как раз толстякам бы злиться, учитывая, сколько неприятностей им приносит лишний вес, а вот поди ж ты!

Телефон зазвонил, и Леонтьев, выводя машину из гаража, не глядя принял вызов.

– Миша, ты совсем рехнулся?

У отца просто способность – звонить в самый неподходящий момент, причем всегда с каким-то скандалом, причем этот скандал вроде бы как уже набрал обороты, а Леонтьев ни сном ни духом и оказывается посреди него, пытаясь сообразить, что опять не так.

– Я занят.

– Ты вчера говорил с Бережным?

Спрашивать, откуда отец это знает, бесполезно: у того везде свои глаза и уши, знает – и все, теперь надо бы как-то погасить пожар.

– Я опознавал тело Милы. – Леонтьев вздохнул, вспомнив абсолютно желтое Милкино лицо. – Конечно, я говорил с полицией.

– Что ты ему наболтал?!

– Ничего такого, что могло бы касаться тебя. – Леонтьев начал закипать. – Он расспрашивал о Миле, о Семене, так же интересовался Штерном…

– Ты сказал ему, что спал с женой Штерна?

– Господи, папа! – Леонтьев испытывал непреодолимое желание открыть окно и выбросить телефон из машины. – Да, я сказал ему. Он бы и сам узнал, и тогда оказалось бы, что я скрыл это.

– Как?! Как бы, мать твою поперек, он это узнал? – Отец перешел на крик, и Леонтьев понимал, что тот взбешен не на шутку, но причин для такой ярости не видел. – Штерна нет, девчонка ничего не знает. Как бы он узнал, от кого?! В кого ты только пошел, такой дурак, скажи мне? Теперь они, чего доброго, примутся копаться в той старой истории.

– И что? – Леонтьев пожал плечами. – Анна упала с лестницы. Даже если Штерн толкнул ее, то, как ты уже сказал, его больше нет. Толку в ней копаться, в той истории. Не понимаю, чего ты так завелся?

Отец промолчал, и Леонтьев надеялся, что он, по своему обыкновению, отключится, не прощаясь, но отец просто молчал, и молчание стало тягостным.

– Пап?

– Наверное, ты прав. – Если бы отец сейчас сказал, что он улетает на Марс, и то Леонтьев удивился бы меньше. – Ладно, забыли.

И теперь трубка погасла – отец отключился. Леонтьев бросил телефон на пассажирское сиденье и свернул с проспекта в сторону полицейского управления. Что так взбесило отца, отчего он испугался, что ту старую историю с гибелью Анны кто-то станет рассматривать заново?

Леонтьев снова перебрал в голове хронологию тогдашних событий.

А ведь пропавший груз принадлежал партнеру его отца, Саше Браво. Вот он был настоящий бандит – наглый, беспринципный, откровенный мерзавец. И занимался он всем, что под руку попадалось, и в том грузовике были холодильники и стиральные машины, много единиц.

Тогда Леонтьев подозревал, что там была не только бытовая техника, но гнал от себя такие мысли, потому что если начинал их думать, то получалось не слишком радужно. И каким образом эта проблема после смерти Анны мгновенно разрешилась, Леонтьев намеренно не хотел знать, но где-то подсознательно он знал конечно же.

Но ему было проще ненавидеть Тину, чем подумать, как именно Штерн тогда все так быстро разрешил.

Кстати, где-то через месяц после тех событий Саша Браво упал с крыши своего дома. Неудачно упал, свернул себе шею.

* * *

Тина проснулась от солнечного света – в комнате были отдернуты шторы, и Тина целую минуту вспоминала, где она сейчас находится. Такое и раньше случалось: иногда, проснувшись, она в первую минуту не могла понять, где она – в каком городе, в какой стране, что это за комната. Это началось еще в Лондоне, и она никому не рассказывала, просто не знала как. Да так и осталась эта ее особенность с ней, неизвестная никому на свете, как и многое другое, что Тина оставляла для себя, потому что рассказать было некому.

А потом она вспомнила и Бережного, и его жену Диану, и Аленку. И как Василиса ворочалась на своей половине дивана, и как она теперь оказалась одна в чужой квартире.

– Ты проснулась?

Это Диана заглянула в спальню, и Тина вжалась в стену. Когда рядом была Василиса, это было одно, и с Дианой можно было разговаривать, а теперь как? Вот она сидит на чужом диване, в чужой квартире, одетая в чужую ночную рубашку, и какой светский разговор можно завести при таких странных обстоятельствах, непонятно.

– Доброе утро. – Тина улыбнулась. – Сегодня хорошая погода.

Диана фыркнула и вошла в комнату.

– Погода отличная, но после обеда пойдет дождь. – Присев на краешек дивана, Диана с веселой насмешкой посмотрела на Тину. – Вставай, принцесса, пора завтракать.

– Да? – Тина мучительно раздумывала, как ей поприличнее выползти из-под одеяла, учитывая ее наряд. – Хорошо, я сейчас… Просто я не помню, где вчера оставила свою одежду.

– Одежду я вчера постирала, она уже высохла, а рюкзак с твоими вещами вон в том кресле. – Диана поднялась. – Сейчас доглажу твою одежду и принесу, наденешь. А ты пока накинь халат, в ванной в халате удобнее.

Диана вышла, растворившись где-то в недрах квартиры, и Тина смогла наконец выползти из-под одеяла, не нарушив приличий и не уронив своего достоинства. Ибо ходить по чужой квартире в коротенькой ночной сорочке было, безусловно, неприемлемо.

– Сейчас моя дочь приедет.

Ситуация напрягала тем, что когда Тине казалось, будто бы она уже притерпелась к обстановке и новым условиям и даже сумела приспособиться к этим новым условиям, тут же возникало какое-то новое обстоятельство, которое нужно было осмыслить и принять, равно как и решить, как же поступить в новой ситуации. Это было чем-то похоже на бесконечную компьютерную игру, где каждый новый уровень обрастал какими-то сложными элементами, но в отличие от игры у Тины не было ни волшебного меча, ни иного какого-то артефакта, который облегчил бы ей прохождение этого нового уровня. Ее просто ставили перед фактом, и дальше делай что хочешь, но быстро, потому что все уже каким-то образом решено без тебя.

Тина чувствовала, что ей нужна передышка, но Диана не обращала внимания на ее терзания. Поставив перед Тиной тарелку с дымящимися сырниками, она налила в большую чашку ароматного какао и пододвинула сметану и блюдо с каким-то печеньем.