Где живет моя любовь - Чарльз Мартин

Аманда кивнула и выскользнула за дверь.

– А когда мне можно будет вернуться домой? – спросила Мэгги.

Фрэнк посмотрел на экраны мониторов на стене.

– Сначала расскажите мне про вашу температуру. Когда это началось?

– Четыре или пять дней назад, но температура была невысокая, и я не беспокоилась. Я думала – это обычная простуда.

Он слегка нахмурился.

– Мы сделаем кое-какие дополнительные анализы. Нужно выяснить, что это за инфекция, и сбить температуру. Возможно, мне придется продержать вас здесь еще несколько дней… Впрочем, домой вы все равно вернуться не можете. Сначала ваш муж должен привести там все в порядок.

Несколько секунд мы все молчали, потом Фрэнк снова заговорил:

– Судя по вашим анализам, у вас что-то не в порядке с кровью, а что – я никак не могу взять в толк. Я не знаю, что это за инфекция и где ее очаг, но она всем нам здорово мешает, и это еще мягко сказано. – Он посмотрел на капельницу у Мэгги над головой. – В данный момент мы пытаемся победить ее с помощью антибиотиков широкого спектра, однако я предпочел бы подержать вас в больнице, чтобы иметь возможность наблюдать за вами.

– Ну ладно, так и быть… – протянула Мэгги с напускной покорностью. – Вы только скажите, что я должна сделать, чтобы мне дали что-нибудь поесть?

Доктор Палмер что-то записал на своей планшетке.

– Я распоряжусь, чтобы вам принесли завтрак, но обещайте, что будете есть только то, что дают вам здесь – и ничего больше. Вы поняли?

Мэгги кивнула и скрестила пальцы на груди[19].

Врач покачал головой.

– Я вовсе не шучу, Мэгги. – На мгновение его глаза переместились на экран прибора, регистрирующего температуру. Температура выросла еще немного – экран показывал сто два градуса[20]. – Мне важно знать, что́ вы едите, иначе мне будет очень трудно разобраться с вашей болезнью. Ну, договорились?..

Мэгги снова кивнула и разъединила пальцы.

– Вот и отлично. – Фрэнк ласково похлопал ее по руке. – Значит, сейчас вы поедите, а потом можно будет заняться дополнительными анализами.

Он вышел, а Мэгги снова взяла меня за руку.

– Может, немного поспишь? – предложил я.

Она с готовностью закрыла глаза. Некоторое время она ворочалась, пытаясь найти удобное положение (вероятно, сломанные ребра ей мешали), но вскоре затихла. Через минуту Мэгги уже спала.

После обеда в палату заглянул пастор Джон. Поставив стул с противоположной от меня стороны кровати, он слегка похлопал Мэгги по ноге. Она еще спала, и мы некоторое время сидели возле нее, дожидаясь, пока Мэгги проснется. Минут через тридцать она пошевелилась и открыла глаза. Ее затуманенный взгляд только подтвердил то, что я уже знал из показаний приборов. Несмотря на лекарства, температура не снижалась. У Мэгги начиналась лихорадка, но пастора Джона она узнала сразу. Узнала и улыбнулась, а он поднялся со стула, поцеловал ее в лоб и опять сел.

Пастор Джон тоже страдал, но его боль была не физической. Вернее, не только физической. Еще раз потрепав ее по колену, он сказал:

– Как вы себя чувствуете? Я хотел бы рассказать вам одну историю, но не знаю, в состоянии ли вы ее выслушать…

Мэгги кивнула, и пастор достал носовой платок, высморкался, вытер уголок глаза и начал:

– Я не всегда был священником. Когда я был молод – а это было больше двадцати лет назад, – я связался с парнями, которые искали неприятностей. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. Поначалу, однако, нам всегда удавалось выйти сухими из воды. Деньги давали нам все, чего мы тогда желали, и не только материальные блага, но и возможность воображать себя крутыми, ловкими, неуловимыми. Главным образом именно ради этого ощущения мы продолжали красть все, что только попадало руку. А я старался больше всех…

Он немного помолчал, давая нам возможность осознать его последние слова.

– Я был хитер, находчив, умен. Пожалуй, меня можно было назвать талантливым преступником… – Пастор Джон покачал головой, словно сражаясь с неприятными воспоминаниями. – К сожалению, преступление – это не та стезя, на которой можно действительно чего-то добиться. Года через два наше везение иссякло. – Он мимолетно улыбнулся. – Сейчас я думаю, что это Господь, устав от нашей глупости и самонадеянности, послал нам испытание, чтобы проверить, чего стоит каждый из нас на самом деле.

По его лицу потекли слезы, и Мэгги, взяв его за руку, прижала ее к своей груди.

– Как это обычно бывает, мы попались на пустяке, и нас отправили в тюрьму. И вот, пока я сидел в холодной и сырой камере, мне вдруг стало противно изворачиваться и лгать. Я понял, что не хочу возвращаться к прежней жизни, и начал говорить правду – в том числе и о наших прежних делах. Решиться на это было нелегко, но от этого у меня, во-первых, сразу стало спокойнее на душе, а во-вторых… Наша правовая система учитывает сотрудничество со следствием, и мое дело пересмотрели. В итоге я вышел на свободу намного раньше срока, который определил мне суд, а мои бывшие товарищи остались за решеткой. – Пастор Джон попытался улыбнуться. – Естественно, они были не очень довольны таким поворотом. И похоже, их мстительные чувства не остыли до сих пор.

Сунув руку в карман больничного халата, пастор Джон достал перетянутую резинкой пачку почтовых открыток.

– За последние несколько лет они писали мне примерно раз в месяц, и в каждом своем послании старались напомнить о своем недовольстве. – Он сунул открытки обратно в карман, и его широкие плечи слегка поникли. Развернув платок, пастор Джон вытер лицо и посмотрел Мэгги в глаза.

– Мэгги, дорогая… простите меня.

Приподнявшись на постели, моя жена порывисто обняла пастора. Он тоже обхватил ее руками и прижал к себе, слегка раскачиваясь, словно баюкая.

– Я совершил много грехов, – проговорил он, – и за некоторые из них я расплачиваюсь до сих пор.

Мы долго молчали. Наконец Мэгги пошевелилась и сказала:

– Мне очень жаль, что ваша церковь сгорела.

Пастор Джон покачал головой и поглядел в окно.

– Думаю, построить новое здание не будет такой уж большой проблемой. Нужно только, чтобы кто-нибудь помог нам с колокольней…

Я кивнул.

– Можете рассчитывать на меня, сэр.

Пастор Джон поцеловал Мэгги в лоб и, поднявшись, положил ладонь ей на голову, словно благословляя. Губы его чуть заметно шевелились, но обращался он явно не к нам. Наконец он взял мою ладонь в свою, приложил к животу Мэгги и накрыл своей рукой. Пристально глядя на нас обоих, он проговорил негромко, но очень значительно: