Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - Дэниел Эллсберг

Концепция ВВС по «ведению боевых действий» или «ограничения ущерба» (т. е. ограничение ущерба, наносимого Соединенным Штатам в результате применения Советами наступательного ядерного оружия) предполагала продолжительное и контролируемое нанесение контрударов по военным целям на территории Советского Союза и его союзников в Европе. В числе целей были укрепленные стартовые позиции ракет и командные центры. Наряду с нашими наземными МБР концепция предусматривала увеличение числа современных бомбардировщиков, способных преодолевать системы русской противовоздушной обороны – т. е. летать либо ниже зоны видимости радаров, либо выше потолка досягаемости ракет ПВО – и обеспечивать более точную доставку мощных боезарядов, чем ракеты. Таким образом, эта концепция обеспечивала поддержку предложений ВВС по созданию бомбардировщика B-70 (позднее названного B-1).

Генерал Кертис Лемей, бывший глава SAC, инстинктивно не принимал идеи, принижавшие значение ударов по городам. Однако он хотел, чтобы у ВВС появились большие, высотные, скоростные бомбардировщики, способные нести значительный груз, и страстно поддерживал программу создания B-70. Мой друг подполковник Боб Лукман рассказывал, как один из высших чинов втолковывал гражданскому служащему в Пентагоне, что на первом месте у ВВС в 1961 г. стоит задача получить B-70, а тот спросил, что тогда стоит у ВВС на втором месте. Военный ответил: «У нас не бывает второго места». Как объяснил Лукман, «у ВВС всегда только один приоритет».

Стратегия контрудара также предполагала значительное повышение точности наших ракет. Это была еще одна цель, которая, как тогда считали, уменьшает значение мобильных ракет ВМС, ракет Polaris, и смещает баланс в пользу ракет наземного базирования, контролируемых ВВС. Между тем требовалось большое количество наземных ракет для компенсации их текущей неточности в случае применения против небольших и укрепленных военных целей. В этом году Лемей и генерал Томас Пауэр, который сменил Лемея на посту главы SAC, запросили 10 000 перспективных МБР Minuteman наземного базирования.

Представляя концепцию Макнамаре, Кауфманн определенно выполнял пожелания спонсоров RAND из ВВС в части бомбардировщиков B-70 и ракет наземного базирования. Верил ли он на самом деле в новую миссию ВВС, я, разумеется, не знал. У остальных в RAND было неоднозначное отношение к стратегии Кауфманна – ВВС. Так или иначе, руководство RAND и аналитики отнеслись к ней довольно благосклонно, когда выяснилось, что брифинг Кауфманна был принят с энтузиазмом и высшим командованием ВВС, и новым министром обороны.

Я был в рядах сомневающихся, как и Гарри Роуэн. Расчеты, которые я видел в RAND, показывали, что масштабы ограничения ущерба от контрударов как в районе целей, так и на территории Соединенных Штатов не будут впечатляющими. Если исходить из того, как это делали мы весной 1961 г., что Советы располагают значительным числом МБР, которые не сегодня-завтра упрячут в шахты и дополнят ракетами подводного базирования, то, на мой взгляд, было очевидно, что в случае развязывания всеобщей ядерной войны ничто не сможет сократить ущерб до уровня ниже катастрофического. Таким образом, при любых обстоятельствах наиболее выгодной для ядерных держав была бы политика сдерживания, предотвращения и избежания всеобщей ядерной войны.

Вместе с тем оставался вопрос: что нам делать в случае провала политики сдерживания? Как и Кауфманн, я принимал идею о том, что в случае начала всеобщей ядерной войны наши ракеты наземного базирования должны быть направлены на военные цели, прежде всего на советские ракеты и авиабазы независимо от того, насколько это может ограничить ущерб. Однако, на мой взгляд, более перспективными, чем простое «ограничение ущерба путем контролируемых контрударов», превозносимое Кауфманном, были другие части представленной Макнамаре стратегии – «принуждение», «исключение городов», – нацеленные на быстрое прекращение войны до того, как стороны используют весь арсенал оружия, и, в частности, до того, как хотя бы один, несколько или все города окажутся уничтоженными. (Мне потребовалось много времени, чтобы увидеть неустранимое противоречие между этими двумя компонентами единой стратегии и фактическую нереальность каждого из них.)

Эта, последняя, цель требовала, с одной стороны, удержания (при возможности) противника от нанесения удара по городам Соединенных Штатов и их союзников даже в случае начала ядерной войны, а с другой – предполагала, что противник может остановить военные действия до того, как будут израсходованы все ядерные боеприпасы.

Для реализации этих двух подзадач наши собственные планы и операции должны были отвечать трем условиям. Во-первых, нужно было полностью убрать города противника из числа целей нашего первого удара – именно это подразумевало «исключение городов». Мы должны были заявить о таком намерении задолго до начала боевых действий. В нашей ситуации это означало резкий отход от прежней политики уничтожения городов при любых обстоятельствах, т. е. политики, которая полностью развязывала противнику руки для нанесения ударов по нашим собственным городам.

Во-вторых, это требовало, чтобы США практически при любых условиях располагали защищенными и контролируемыми резервными силами, которые могли бы служить угрозой и склонять противника к прекращению войны. Они могли бы также удерживать противника от автоматического уничтожения наших городов в рамках военной стратегии.

В-третьих, это требовало сохранения у обеих сторон системы управления и контроля, не теряющей способности командовать резервными силами и прекращать боевые действия. Нам требовалась устойчивая система управления, которая могла делать нечто большее, чем просто отдать приказ «Вперед!». А еще, мы не могли позволить себе лишить Советы такой же возможности{61}.