SPA-чистилище - Анна и Сергей Литвиновы

Последняя фраза полковника прозвучала угрожающе.

– Да как вы смеете… – только и пролепетал Ковригин. Он был совершенно деморализован.

– Где он?! – навис над подозреваемым полковник.

Пианист отшатнулся и пробормотал:

– Я не… Почему вы… Я представления не имею…

– Я должен осмотреть дом, – безапелляционно заявил Ходасевич.

Руки Ковригина затряслись. Он выдавил:

– Да по какому праву…

Полковник внушительно заявил:

– Слушай меня внимательно, Ковригин! Ты у нас давно под колпаком. Тогда, двадцать лет назад, в восемьдесят четвертом, мы тебя просто пожалели. Потом, в девяносто первом, когда ты приставал к соседу Ванечке, тебе удалось отвертеться. Но сейчас наше терпение кончилось. По-моему, ты, Ковригин, доигрался. А ну, пошли, показывай дом! Живо!

Словно заведенная кукла, с трясущимися руками, пианист поднялся с кресла. Ходасевичу не было его жаль. Даже если допустить, что музыкант невиновен в исчезновениях людей, полковник терпеть не мог педофилов. Гомосексуалисты – черт с ними, это их осознанный, взрослый выбор. А вот тот, кто соблазняет малых сих, достоин гораздо более серьезной моральной пытки, чем устроил Ковригину полковник.

– Пошли!

Пианист двигался, словно околдованный, загипнотизированный наездом частного детектива. Он был обсолютно раздавлен.

– В ванную! – скомандовал Ходасевич.

Ванная комната не блистала чистотой. Сероватый кафель, потеки ржавчины на кранах и серые кольца на дне ванны. Под умывальником скопились хлопья пыли. Уборку здесь не производили чуть ли не месяц.

Это свидетельствовало в пользу Ковригина. Для убийств и расчленения трупов маньяки часто выбирают ванные комнаты. Однако потом им приходится тщательно смывать следы крови. А также отстирывать свою одежду.

Полковник растворил дверцу стиральной машины. Там вперемешку лежало старенькое бельишко – оно попахивало. Преодолевая брезгливость, с каменным лицом полковник переворошил груду. Никаких следов крови.

– На первом этаже имеются еще помещения?

– Только кухня, – пролепетал пианист.

Туда Ходасевич заглянул мельком. Все тот же холостяцкий – старческий – неуют. И те же комки пыли по углам.

– Пошли в подвал, – скомандовал Валерий Петрович.

– Я буду на вас жаловаться, – с каменным лицом вдруг заявил музыкант.

В принципе, психологически его реакция соответствовала поведению невиновного человека: сперва растерянность, потом покорность, затем – робкий протест.

– Жалуйтесь, – усмехнулся Валерий Петрович, – только вам сначала надо будет разобраться, на кого жаловаться и кому.

Ход в подвал был скрыт ковриком близ кухни. Покорный судьбе, Ковригин сдвинул половичок, кряхтя, открыл люк и включил в подвале свет. Вниз уходила крутая лестница.

– Вперед, – скомандовал полковник.

Пианист испуганно оглянулся и покорно полез в подполье. На нижней ступеньке он затравленно обернулся еще раз. Если гость был грабителем или убийцей, наступил самый верный момент избавиться от хозяина – просто захлопнуть люк. Похоже, мысль об этом пришла Ковригину в голову.

– Я иду к вам, – успокоил его Валерий Петрович, и, подавляя одышку, стал спускаться.

В подвале также не нашлось ничего подозрительного. Ни тюфячка, ни веревок, ни других следов достаточно долгого пребывания здесь живого существа. Полковник тщательно обошел подвал по периметру. Ничего интересного. Перевязанные стопки журналов «Новый мир». Сломанный велосипед Харьковского завода с красной звездой на раме. Несколько трехлитровых банок варенья, покрытых слоем пыли толщиной в палец – возможно, во времена оны в этом доме была хозяйка.

И никаких скрытых помещений. Площадь подвала соответствовала, за вычетом мощного фундамента, площади первого этажа. И никаких следов лаза куда-то еще ниже, в потайную комнату. Да и нетронутая пыль на полу свидетельствовала, что сим помещением пользуются нечасто.

Не говоря ни слова, полковник, кряхтя, полез вверх. Испуганный Ковригин следовал за ним по лесенке по пятам.

Когда подвал был закрыт, Ходасевич напомнил:

– Второй этаж.

– Я ни в чем не виноват. Я не знаю никакого таджикского мальчика. Ваш обыск незаконен, – ровным голосом выдал тираду пианист.

Полковник усмехнулся:

– Вы что же, хотите, чтобы я сообщил вашим коллегам – а также в желтую прессу – историю о том, как вас чуть не осудили в восьмидесятых по статье за мужеложество? И о том, как вы пытались соблазнить пятилетнего мальчика – вашего соседа по даче?

Ковригин дернулся и покраснел.

– Вы грязный шантажист.

– Имейте мужество отвечать за свои поступки. Пойдемте наверх.

На втором этаже, в мансарде, находились только две небольшие комнаты.

В первой – подобии кабинета – на столе вперемешку валялись ноты и книги.

Во второй – спальне – стояла огромная кровать под балдахином, и висел маленький телевизор на стене.

От полковника не укрылось, что покрасневший Ковригин хотел войти в спальню первым. Кровать оказалась неубрана. Но не это обстоятельство смутило пианиста. Рядом с ложем, на полу, валялась стопка распечатанных на компьютере листов. Ходасевич сразу подошел к ним – присел, поднял. То были порнографические снимки. На всех были изображены мальчики нежного возраста.

Ковригин вдруг закрыл лицо рукой.

С нарастающей брезгливостью полковник перелистал находку.

– Каждый имеет право на чудачества, – сказал Валерий Петрович. Ему отчего-то стало жалко музыканта. – Правда, до тех пор, пока они не затрагивают прав других людей.

Ковригин ничего не ответил.

Ходасевич подошел вплотную к пианисту. Он вынужден быть жестоким. Психологическая жесткость давала при допросах со столь слабыми людьми, как Ковригин, поразительные результаты – как пытки в отношении рабов в Древней Греции.

А отставник – не надо забывать – действовал в интересах исчезнувшей Аллы Михайловны. И еще – в интересах юных мальчишек – в том числе тех, что были изображены на отвратительных фотках у ковригинской кровати.

Полковник приблизился к пианисту вплотную. Насильно отвел его руку от лица. В глазах пианиста блестели слезы.

– У тебя есть тайное помещение?

Ковригин воскликнул:

– Нет! – и дернулся.

Ходасевич цепко придержал его обеими руками за локти. Теперь их лица разделяло не более полуметра. Полковник вперился в зрачки допрашиваемого.

– У тебя есть схрон? Подвал?

– Нет!