Кормилец - Алан Кранк

Наконец правая рука достигла поверхности и нащупала на земле сухую шуршащую листву. Последний собственный лист сгнил много лет назад, но ветер приносил и забрасывал яму листвой из леса. Она с трудом подтянулась, перевалилась через край и отползла от колодца. Живот и грудь тяжело скользили по грязи, цепляя многочисленными наростами. Когда, притаившись в гнезде, Тварь ощупывала себя, старуха с ужасом угадывала скрытые под натянутой кожей лягушачьи лапки, человеческие пальцы и мышиные хвосты. Как будто часть съеденной пищи вросла в тело изнутри, как в свое время корни дерева вросли в него снаружи.

Тварь задрала голову и принюхалась. Как бы сильно ни хотелось есть, она всегда оставалась осторожна. Ничего, кроме запаха прелой листвы и нескольких кормильцев, находящихся очень далеко отсюда. Один стал инвалидом и лежит в кровати. Другой – она почти его не слышит – умышленно отрезал себе пути для возвращения, отправился в тайгу и сошел там с ума. Еще один, тот, который скоро должен покормить ее, спит в своей кровати в городе. И, наконец, старая и бесполезная знакомая, стянувшая себя ремнями. Через тварь старуха учуяла саму себя.

Вдруг Тварь почувствовала пищу. Слабый, едва различимый запах в нескольких метрах от себя. Она подползла ближе и принялась рыть рыхлую землю. Не так, как бы это стал делать человек, зачерпывая землю ладонями, а разгребая ее по сторонам, как это делает медведка. В грязи нашлось что-то круглое размером чуть меньше футбольного мяча, но неровное, с дырами, впадинами и выступами. Тварь счистила налипшую грязь с предмета, и старуха поняла, что это была человеческая голова. Зубы заскользили по кости, срывая остатки истлевшей гнилой кожи. Тварь засовывала пальцы в глазницы и в дыры на месте носа и ушей, в надежде выковырнуть хоть немного плоти. Но кроме грязи там ничего не было.

В исступлении она отшвырнула мертвую голову в сторону, расцарапала себе когтями лицо и разразилась голодным, зовущим к себе плачем. Таким пронзительным, что его слышали даже мертвые.

Сквозь дрему Игорь слышал, как в подвале стучит доживающий последние дни насос. Звук превращался в стрекот кузнечиков. Он вспомнил пикник за городом. Не тот, последний, когда Сережа до слез перепугал Лизу, а предыдущий. Когда трава еще была зеленой, а за рекой паслись коровы. Когда дерево на берегу не напоминало ни о чем и было просто деревом.

Потом стук насоса стал стуком в дверь. Тихим, но настойчивым. Трава пожухла, коровы ушли, и замолкли кузнечики. Пришла беда – отворяй ворота, – напевал внутренний голос. Внизу зашушукались голоса. Как будто люди боялись побеспокоить его. Как будто он был тяжелобольным или даже мертвым.

«Глупости, – оборвал он нелепую мысль. – Люди внизу собрались не из-за меня».

Что-то плохое случилось с детьми. Он представил два маленьких гроба на табуретках в прихожей и раскрыл глаза. За окном светило солнце.

Память полностью восстановила события вчерашнего дня, и он не удивился, обнаружив, что спал одетым. Одежда была сырой и холодной. Немного прихрамывая на затекшую правую ногу, он вышел из кабинета и наткнулся на мать. Она не была у них в гостях с майских праздников. Все не выпадало повода. Мать протянула к нему сухие морщинистые руки и сквозь слезы что-то прошептала.

– Все обойдется, мам. Вот увидишь, все обойдется. – Игорь обнял ее, прижал к себе и почувствовал, как содрогается в еле слышных рыданиях слабое высохшее тело. – Ты давно приехала? А кто там на кухне?

Она что-то ответила, но он снова не разобрал. Игорь подвел ее к дивану, на котором спал, и мягко усадил.

– Побудь здесь. Я принесу воды.

Гробов в прихожей не было, но сборище шепчущихся людей с печальными лицами все равно напоминало похороны. Люди кивали Игорю и опускали глаза. Некоторых он угадывал. Соседей: живодера Федю и хозяина убитого кота Мишу, вчерашних полицейских (сегодня они были без собаки), следователя Кононова. В углу, на диване, сидела женщина в светлых джинсах. Кажется, это была Алла – подруга Марины по работе. Рядом с ней сидела другая женщина, постарше. Возможно, учительница Лизы по географии. Кем мог быть парень с целлофановым пакетом перед входной дверью, Игорь не знал.

С кружкой чая в руках к нему подошел Вадик.

– Привет, – свояк приобнял Игоря и тут же отстранился. – Как ты?

– Заскучал наверху и решил присоединиться к вечеринке. Ты с Леной?

– Ленка с ночи у тещи. Давление опять за двести. «Скорую» вызывали. Как бы не инсульт. Я позвонил неврологу – есть у меня знакомый. Посмотрит ее после обеда. Но ты ж ее знаешь, в больницу бабка не ляжет. Скорее в гроб. Через час встречаемся с ребятами. Сегодня возьмем кольцо пошире и будем больше говорить с людьми. Наверняка детей кто-то видел.

– А где Марина? – спросил Игорь.

Вадик кивнул на раскрытую дверь в детскую спальню. Жена в банном халате с обмотанной полотенцем головой сидела на Лизиной кровати и беззвучно шевелила губами. Рядом с ней полукругом лежали раскрытые Сережины тетради с крестами.

– Мне кажется, лучше ее не трогать, – шепнул Вадик.

Игорь отнес матери воды и сел у окна пить чай. За стеклом ветер гнал по небу облака. После ночного заморозка орех блестел от сырости, ветки роняли на землю каплю за каплей. У Кононова зазвонил телефон, и он тяжело зашагал по коридору взад-вперед, прижав к уху трубку. Люди стали говорить тише. Одни из приличия, другие из любопытства.

– Да, да. Я сообщу им. – Было слышно, как Кононов сбавляет шаг и останавливается возле Лизиной спальни, где в компании мягких игрушек Марина разглядывала фотографии. – А какая разница? А тут не так долго ждать – ну максимум неделю. Это вряд ли. Ну конечно. Редкий случай.

– Не такой уж и редкий, – прошептал Федя на противоположном конце стола, обращаясь то ли к Мише, то ли к незнакомому человеку, который сидел около мойки на стуле. – Каждый год в стране пропадает не меньше десяти тысяч. Тех, которых можно найти, находят в первые сутки.

Снова «первые сутки». Игорь посмотрел на настенные часы. С момента исчезновения Сережи прошло двадцать два часа. Осталось еще два. Достаточно для того, чтобы вернуться в запретный квадрат. Но вместо этого он сидит на кухне и пьет чай, а жена рассматривает фотографии детей в соседней комнате. Семейная идиллия в отсутствии семьи.

Игорь не заметил, когда Кононов сел рядом с ним. Были еще два пустых стула, но Кононов зачем-то сел поближе, вторгаясь в личное пространство. Следователь достал из кармана пачку сигарет, положил ее на стол перед собой. Пальцы нервно забарабанили по столу. Я сообщу им. Игорь вдруг понял, кого Кононов имел в виду.

– Говорите уже, – сказал Игорь, с трудом ворочая языком в пересохшем рту. – Вы нашли их, верно?

Кононов повернул лицо к Игорю и пристально посмотрел на него.

Люди в комнате окончательно замолчали. Как в театре перед ключевой сценой. Учительница географии, искоса посматривая на Кононова, ковыряла на ногте лак. Вадик, наверное, уже минут пять мыл кружку из-под чая, которую можно было просто сполоснуть. «Потерянные дети». Драма в трех актах. Акт третий, сцена пятая. Страшное известие.