Грехи матери - Даниэла Стил

– Да, крепко, – признал Филипп без сожаления.

– Ты в самом деле обвинил ее в изменах папе? Роман, который она завела через несколько лет после его смерти, вряд ли является подтверждением ее непостоянства в браке.

Джон был явно огорчен. Их мать не заслуживала порки за тайный роман, который очень тщательно оберегала от огласки, доказательством чего был факт, что никто из детей о нем не знал.

– Да, я действительно обвинил ее в этом. Она лишена моральных устоев, и это бросает тень на всё.

– Это смешно, – раздраженно возразил Джон. – Ну что аморального в романе двух людей, которым уже под семьдесят? И что из того, что он женат? Это для них неудачное обстоятельство, но оно не имеет никакого отношения к ее жизни с папой. Они были помешаны друг на друге, и она безумно его любила. Мы всегда это знали. И если теперь в ее жизни кто-то есть, я за нее рад. Никому не хочется умирать в одиночестве.

– Но не в объятиях же чужого мужа! Она должна это понимать.

Филипп предъявлял к ней более высокие требования, чем Джон.

– Но она же человек, черт побери! Она прекрасно выглядит, моложе своего возраста. Почему нет? Почему ей не иметь немного радости в жизни, немного любви? А он явно не намерен бросать свою жену, раз этот роман длится уже десять лет, а он до сих пор не развелся.

Джон придерживался здравой, гуманной точки зрения, но Филипп ее не разделял.

– Ты говоришь, как она, – возмутился он. – Что с вами всеми случилось? Неужели никто в этой семье не придерживается никаких норм? Ты, наверное, считаешь, что нашей бабушке следует в ее доме престарелых на Лонг-Айленде спать с мужиками, чтобы не пришлось умирать в одиночестве?

Он был в ярости на Джона за то, что тот не присоединился к его крестовому походу за нравственность.

– Оставь это, – устало сказал Джон, которого звонок брата вырвал из сна. – Это ее жизнь, а не наша. Каждый устраивает ее так, как ему кажется лучше. Мама имеет право ошибаться, если это вообще ошибка, в чем я не уверен. Я знаю только, что это не наше дело. Пока она не создает сложности нам или себе и не занимается любовью на полу своего кабинета с открытой дверью или на совещании совета директоров, мне не надо об этом знать. И тебе тоже. Ты случайно наткнулся – открыл дверь и увидел что-то, чего не должен был видеть. К нам это отношения не имеет. К папе тоже. Теперь закрой дверь и забудь об этом. Ты только доставишь всем ненужное беспокойство, если создашь из этого большую проблему.

– Насколько я понимаю, ты унаследовал ее мораль, точнее, отсутствие оной, – холодно заметил Филипп.

– Мы не вправе судить о ее морали или решать, с кем ей следует заводить романы и следует ли вообще заводить. К тому же она ведь не навязывает нам Питера. Я уважаю маму за то, что она не распространяется об этом. И еще думаю, что тебе надо от нее отстать. Вам обоим это только доставит напрасные огорчения. Найди себе другой предмет для нападок. А я продолжу спать. Уже почти два часа ночи. В воскресенье я буду дома, но не рассчитывай, что стану тебе подпевать. И если у нее в семьдесят лет страстный роман, то она молодец! – с чувством произнес Джон.

– Ну и дураки вы оба! – сказал Филипп, закончив на этом разговор. Он полагал, что брат разделит его мнение и его возмущение, и никак не ожидал, что Джон поддержит мать.

Лежа в кровати в парижском «Ритце», Джон думал о том, что узнал, и улыбался. Он любил Питера Уильямса и любил мать, а ведь Питер, черт побери, делал ее счастливой. Джон повернулся и обнял жену. Из уважения к матери он не станет ничего говорить Саре, он и без того знал, что жена с ним согласится. Он считал, что Филипп глубоко ошибается, как и во многих других случаях.

Питер приехал в Бедфорд лишь в половине девятого. Движение было затруднено: пятница, и люди уезжали из города на выходные. Оливия приготовила холодное мясо и салат и остудила бутылку вина. Войдя, он обнял ее и поцеловал.

– Ну и денек! – сказал он с озабоченным, усталым видом. Он всё еще был расстроен неожиданным появлением Филиппа и его атакой на мать. – Извини, милая. Как ты себя чувствуешь?

– В настоящее время прекрасно! – ответила она, наливая ему в бокал вина.

Они расположились на веранде с видом на ухоженный сад. У Оливии был симпатичный дом, не маленький, но и не слишком большой. Она в него переехала после смерти Джо, когда все дети выросли, а Мэрибел переселилась в дом престарелых. Оливии в нем было удобно, он был изысканно оформлен антиквариатом и картинами, которые они с Джо годами коллекционировали. Ей он подходил, Питер тоже чувствовал себя здесь комфортно: дом был гостеприимным и теплым, как и его хозяйка. Его собственный дом теперь имел мрачный вид места, где люди давно несчастливы и ничем не связаны.

– Не знаю, почему Филипп решил записаться в полицию нравов. Думаю, что он несчастлив в браке. Аманда – бездушная карьеристка. Мне кажется, она бы никогда не вышла за него, если бы не деньги и перспектива когда-нибудь взять бизнес в свои руки. Вероятно, она ждет не дождется, когда я уйду на пенсию или отдам Богу душу. Путешествие не доставляло ей особого удовольствия – как всегда. Она с ним холодна как лед. Но ему это, похоже, не мешает.

Оливия желала сыну лучшей жизни, но нынешняя его устраивала. Он сделал свой выбор и, кажется, был им доволен.

Питеру тоже не нравилась его сноха, но он на это смотрел так же, как Оливия. Сына выбор устраивал, а мнение Питера значения не имело. Он никогда не вмешивался в их отношения. К счастью, зять ему нравился гораздо больше, и поэтому он чаще проводил время с семьей дочери. Он любил своих детей, но они стали самостоятельными, выросли и ушли. Теперь радостью его жизни была Оливия, хотя вместе они проводили меньше времени, чем хотелось бы. Но оба были людьми занятыми и всё еще глубоко погруженными в свою работу, а Оливия продолжала много ездить в командировки. Он задавался вопросом, сбавит ли она когда-нибудь обороты? Вряд ли. Если бы это произошло, она чувствовала бы себя несчастной. По прошествии многих лет он хорошо ее знал и любил такой, какая она есть. Теперь Питер не мог вспомнить времена, когда любил Эмили и был с ней счастлив, но знал, что такие времена были.

Они спокойно поужинали на кухне, беседуя, помимо Филиппа, о многих других вещах. Питер планировал провести у Оливии всю субботу, чтобы вместе отдохнуть. В воскресенье утром он хотел поехать поиграть в гольф, а Оливия – навестить Мэрибел, впервые после возвращения из круиза. Лиз звонила матери после посещения бабушки и доложила, что та весела и отлично выглядит. Оливия всегда благодарила Бога за такой подарок. Мать была главной опорой в ее жизни, еще одной такой опорой за последние десять лет стал Питер. Он давал ей хорошие советы, личные и профессиональные, был умным и добрым. Их интересы во многом совпадали, время, которое они проводили вместе, было наполнено нежностью и радостью, и оба мирились с тем, что не могут быть друг с другом постоянно. Этого было достаточно. Оливия не горела желанием повторно выходить замуж, а Питер с самого начала дал ясно понять, что разводиться не собирается. Он не считал это правильным. Эмили была больна, и пока она будет отказываться от лечения – а так, как теперь стало понятно, будет всегда, – он останется при ней. Но с Оливией они провели вместе много счастливых часов за минувшие десять лет. Они несколько раз вместе ездили в отпуск, время от времени вместе отправлялись в командировки, порой бывали вместе на выходных и вместе ночевали пару раз в неделю, если Оливия не была в отъезде. Большего она не требовала, что облегчало жизнь Питеру, – ему не приходилось что-то менять. Они были друг другу хорошей компанией: много смеялись и, к обоюдному удивлению, были хорошими партнерами в постели. Их интимная жизнь оставалась столь же свежа и волнующа, как в начале их близости.