Проданная чернокнижнику - Юлия Риа

Самаэль не шевелился. Его грудь вздымалась все так же слабо. Иногда я испуганно припадала к ней ухом и, замирая, ловила каждый удар сердца.

— Что мне делать? — шептала, обнимая ладонями мужские пальцы. — Я не справлюсь одна. Никогда не справлялась. Ты нужен мне, Самаэль, нужен! Пожалуйста, очнись…

Закрыв глаза, я упрашивала его снова и снова. Задевала губами горячие мужские пальцы, обжигалась, но продолжала звать.

Я боялась… Нет, ни того, что нас замуровали, и если Самаэль погибнет, я погибну вместе с ним. Я боялась, что он не очнется. Боялась поверить Айрис, назвавшей меня избранницей тьмы. Боялась, что Айрис ошиблась. И вместе с тем молилась всей душой, чтобы она оказалась права.

Когда мои чувства к Самаэлю изменились? Когда на место страха перед его тьмой пришел трепет? В то утро возле дилижанса, когда он спас меня от собственного дара? Или когда помог вспомнить родителей? Когда сжимал в объятиях, впитывая мою боль, пока я кричала от горя? Или под полуночным небом Кайдиры в россыпи звезд? Не знаю. Возможно, это никогда не был один момент — скорее цепочка дюжины событий, каждое из которых заставляло взглянуть на Самаэля иначе. Увидеть не его тьму, а его самого. Обнимая его, вдыхая чуть резковатый запах жженного дерева, запоминая черты лица подушечками пальцев, губами… Не только тьма Самаэля приняла меня. Я тоже приняла ее, открыла ей сердце.

Не размыкая век, я наклонилась, привычно нырнула сквозь клубящие под капюшоном потоки и накрыла губы Самаэля своими.

Самонадеянно считать, будто во мне живет свет, которым я могу поделиться. По моим жилам течет страшный дар. Запрещенный, опасный. Но и тьма Самаэля не безобидна. Мы никогда не уравновесим друг друга, но можем принять нашу непростую природу. Не стыдиться и не прятать ее.

Я целовала неумело, горя от смущения. Хотя, может, то был жар Самаэля. Когда мне на талию скользнули чужие руки, я на мгновение испугалась, больше от неожиданности. Но страх истаял быстро. Это Самаэль. Это его объятия и его губы, целующие меня со все нарастающей страстью. Миг — и уже я лежу спиной на диване, а Самаэль сверху. Тьма скользит по моей коже вслед за его руками, касается ласково, но в то же время с ощутимым голодом. Будто давно искала и нашла. Словно она жаждет открыться мне не меньше, чем я ей.

Черная лента, вильнув, обвила мою шею. Легонько сжала и разошлась упругой пульсацией. Метнулась к запястьям. Пока мы с Самаэлем терялись в прикосновениях друг друга, тьма жила своей жизнью.

Кожа Самаэля становилась все менее горячей. А сама я при этом разгоралась, будто солома, поймавшая искру, — стремительно, неотвратимо. Обнимала Самаэля за шею, прижималась к нему уже без ненужной робости, зарывалась пальцами в густые волосы. И целовала. Целовала, как никогда прежде — со страстью, с нежностью, стрепетом. Я дышала им. Жила.

И с каждым нашим движением застывшее в смоле время оживало. Секунда, еще одна. И еще. От размеренного шага до стремительного полета, когда мгновения сменяют друг друга быстрее, чем подхваченные ветром листья.

Когда поцелуй прекратился, мы замерли. Прижавшись лбами, шумно дышали и улыбались. Я чувствовала сильное биение сердца Самаэля под своей ладонью. Ощущала биение собственного, такое же частое. Хотелось раствориться в этом ощущении, забыться. Но нельзя. Где-то за стенами лаборатории Айрис. И ей нужна наша помощь.

— Самаэль я…

Слова вдруг кончились, когда я, отстранившись, подняла взгляд.

Тьма исчезла. Будто радушная хозяйка, она расступилась и открыла моему взору лицо с правильными чертами: прямой нос, миндалевидные глаза, ровно очерченные губы. Густые волосы цвета шоколада, замершие в беспорядке после моих пальцев.

Я знала это лицо. Видела совсем недавно.

Взгляд метнулся к запястью, где когда-то тьма выжгла монограмму из четырех букв: «С», «А», «X» и «Ч». Теперь я поняла, что стоит за каждой из них. Самаэль. Алрик Харт. Чернокнижник.

Сотни вопросов взорвались в голове, словно фейерверки. Они ослепили, принялись сменять один другой, порождать новые и осыпаться внутри меня разноцветными искрами. Но с моих губ не сорвалось ни звука.

Неважно… Сейчас все это неважно. Ни почему он скрывал истинное имя, ни то, какое наказание ждет его, как главного палача империи; на даже то, что он из айров. Главное — он жив. Здесь. Рядом. И смотрит на меня с такой нежностью, что перехватывает дыхание.

Тьма окружила нас. Она больше не прятала от меня лицо Самаэля или меня саму — от мира. Теперь она укрыла нас обоих. Стянула невидимым коконом и заставила стать еще ближе друг к другу.

Мы молчали. На несколько томительно-долгих секунд замерли, будто балансируя на тонкой грани самоконтроля, а потом, не сговариваясь, вместе сорвались в пропасть.

Новый поцелуй вышел нетерпеливым, яростным. Ни Самаэль, ни я даже не пытались сдерживаться. Когда его губы спустились на шею, оставляя цепочку горячих следов, и прижались к ямочке между ключицами, я ахнула. Запрокинула голову, выгнулась, стараясь стать ближе; запуталась пальцами в густых волосах.

Никто и никогда не целовал меня так — одновременно бережно и страстно, осторожно и неистово, заставляя чувствовать себя не просто особенной, а единственной. Я плавилась в этом ощущении. Каждый миллиметр моего тела пылал, требовал большего — стать еще ближе, познать еще больше, ощутить Самаэля полностью. И он понял это. Рванул корсаж, высвобождая грудь, и с жадностью накрыл ее губами.

Не было ни страха, ни робости, ни смущения — одно лишь накрывающее с головой желание. Быть с ним, дышать им, принадлежать ему и заявить свои же права на него. Тьма скользила по коже невесомыми лентами. Проникала в меня вместе с воздухом, скручивалась под сердцем. И я с готовностью принимала ее. Слепла от пелены, встающей перед глазами, и пьянела от тумана, поселившегося в голове.

Я не запомнила, как мы очутились на полу, как избавились от одежды. Помнила лишь опьянённые страстью глаза Самаэля, жаркий шёпот во тьме; помнила тяжесть мужского тела, горячее дыхание и сводящий с ума бешеный стук наших сердец. Лишь на миг внезапная боль внизу живота вырвала меня из хмельного тумана, но ласковая тьма сразу смыла её, оставляя лишь чистый, ослепительный восторг.

Мы вместе… Вместе. Вместе!

Осознание этого будоражило, дразнило, рождая в теле незнакомый прежде трепет, искушало поддаться ему. И я поддавалась. Снова и снова, до помутнения, до новых фейерверков перед глазами.

Это было прекраснее всего, что только может быть на свете: вечные клятвы без слов, приносимые друг другу под пологом тьмы.

Чуть позже, лежа в объятиях Самаэля, я зарывалась пальцами в туманное марево, ощущала его мягкость и одновременно чувствовала легкие, почти невесомые прикосновения Самаэля. Щеки горели от смущения, низ живота тянуло.

Поймав внимательный взгляд, я вспыхнула сильнее. Осторожно высвободилась и села.