Проданная чернокнижнику - Юлия Риа

— Эвелин, все в порядке?

— Конечно, — я улыбнулась.

Слова не приходили, чтобы объяснить причины тлеющей в сердце робости. Но Самаэль все понял сам — поймал меня за руку и развернул ее запястьем вверх. Там, где раньше была монограмма, сейчас появился браслет. Тонкий, сплетенный из тьмы. Живой и подвижный — с каждым движением ресниц он менял узор. Незаметно для окружающих, но ощутимо для меня.

— Связь избранницы и чернокнижника. Тьма не позволила бы нам остановиться, пока не закрепила ее. Ты… жалеешь?

— Нет, — ответила я без тени сомнения. Наклонилась и, почти касаясь губами Самаэля, дополнила: — Точнее, жалею лишь, что мы не поняли этого раньше. Что потеряли столько времени. Я бы хотела никуда не спешить, остаться здесь, с тобой, запомнить каждый миг… Но там Айрис.

— Айрис?

Самаэль отстранился и нахмурился. Потом огляделся, будто впервые задумываясь над тем, где оказался. Задержался взглядом на двери и не говоря ни слова спустил с пальцев юркие черные ленты. Когда они скользнули сквозь дверь, Самаэль тихо зарычал. Вскочил и принялся одеваться.

— Она оставила кольцо, — произнесла я. Поймала полный беспокойства взгляд и тоже потянулась к сброшенным на пол вещам.

Едва мы закончили, Самаэль взмахом руки открыл переход. Поймал мои пальцы, ободряюще улыбнулся и увлек за собой. Я шагнула за ним без страха. Даже не зажмурилась — нырнула во мглу, чтобы уже через секунду ступить на мягкую траву. Нос защекотали ароматы вечерней прохлады и… гари.

Теневое поместье догорало. Западное крыло обрушилось, восточное пока держалось. Но только пока. По вырывающемуся из окон пламени становилось понятно: спасать там уже нечего. На крыльце перед главным входом лежали люди. Много людей. Некоторые были облачены в форменную одежду с нашивками — наверняка имперские гончие. На других тлели остатки рубах и штанов. Обычные горожане. Но что их привело сюда?

— Награда, — ответил Самаэль, стоило мне задать вопрос вслух. — Тайдариус наверняка пообещал озолотить каждого, кто скажет, где искать чернокнижника. Вот только, судя по всему, многие решили, что за мою поимку им заплатят еще больше. Глупцы! Алчность ослепила их не меньше, чем сестринские дары. Столько жизней, потраченных зря…

— Разве император не знал, где тебя искать?

— Он знает, где искать Харта. И чернокнижника. Но знает и то, что у каждого из них хватает тайных мест. Вариантов получалось множество. Ему пришлось объявить награду.

Говоря это, Самаэль медленно продвигался мимо тел. Возле некоторых останавливался, касался их своей силой, словно проверяя что-то. Мимо других проходил почти не глядя. Следуя взмаху его руки, тьма укутала поместье и погасила огонь. Даже недовольное шипение пламени прозвучало едва слышно, будто тьма поглотила и его.

Мы поднялись по черным от сажи ступеням и осторожно переступили порог. Внутри поместья тел оказалось даже больше. Откуда их столько? Бьер ведь говорил о дюжине-полторы. А тут не меньше трех… К горлу подкатила тошнота. Пришлось задышать через рот, чтобы только сдержаться.

Возле одного из тел Самаэль остановился. Вновь коснулся силой, потом присел и дотронулся уже рукой до обожженного черепа. Тьма, сорвавшаяся с его пальцев, опутала останки. Спеленала их бережно, будто дитя. И глядя на муку, исказившую лицо Самаэля, я поняла: это Айрис.

— Она сняла кольцо, — глухо напомнил Самаэль. — Ее дар, лишенный удавки, вырвался на волю. Ярость и ненависть похожи… Причем настолько, что отличить их проявления в высшей точке почти невозможно. Уверен, некоторые гончие успели закрыть лица масками — все же их учат, как сражаться с сестринскими дарами. Они-то наверняка и спустили завесу пламени в стремлении уничтожить носителя. А теперь скачут обратно сообщить Тайдариусу, что приказ выполнен. Носитель мертв, чернокнижник, сожженный проклятием, тоже…

Я опустилась рядом. Прижалась лбом к плечу Самаэля и мысленно потянулась навстречу, открываясь его боли. Я разделяла ее, понимала… и вместе с тем не могла перестать чувствовать облегчение. Постыдное, эгоистичное, заставляющее презирать саму себя. Но слишком сильное, чтобы отмахнуться.

Айрис умерла. Вместе с ней умерли мы с Самаэлем. По крайней мере, для Тайдариуса и его людей. В Эйхаре больше нет чернокнижника, и нет носителя запрещенного дара. Теперь мы можем скрыться. Сбежать в любой край, начать все заново.

Ветер задувал в выбитые окна, подхватывал пепел и, будто прах, разносил его по округе. Серые хлопья оседали на траве, на наших плечах, одеждах. На телах погибших. А потом внезапно, словно решив почтить их память, ветер смолк. Стало тихо. Пугающе тихо. Казалось, можно даже различить звук, с которым пепел касается земли, частый стук наших сердец или шум нашего дыхания.

Тишина зазвенела — высоко, тонко, как натянутая до предела струна. Когда она лопнула, над поместьем разнесся крик. Не мой, и не Самаэля. Чужой, незнакомый, полный раздирающего душу отчаяния.

Ленты тьмы взметнулись. Шипастыми лозами проскользили по земле, вильнули за угол. Вернулись спустя всего мгновение и преданно замерли у ног Самаэля.

Я подняла на него взгляд и внутренне содрогнулась, увидев плотно стиснутые челюсти.

— Что там?

— Сейчас сама узнаешь. Пошли.

Дальнюю часть поместья огонь почти не тронул, даже не очернил стены сажей. Только ветер нанес пепла. Но немного, будто тоже не посмел нарушить покой этого участка теневой земли.

Там, у одной из рабочих построек, сидел старик. Сгорбившийся, бледный, прижимающий к себе перемазанное кровью тело. Качал его, словно ребенка, целовал в растрепанные волосы и все шептал: «Я не хотел». Снова и снова, и снова.

Налетевший порыв ветра ударил старика пощечиной. Оборвал на полуслове и заставил посмотреть вверх — на меня.

Узнавание случилось в секунду.

— Лаур…

— Эвелин, — сухие губы дрогнули. — Эвелин, помоги мне. Я не хотел его обижать, ты ведь знаешь. Знаешь ведь, правда?

Лаур ослабил хватку, давая мне увидеть лицо Товера, которого прижимал к себе так отчаянно.

Названный брат. Жестокий мальчишка, превративший мое детство в кошмар. Подлый мужчина, не погнушавшийся напасть на меня в лесу вместе с дружками.

Тот, кого я когда-то боялась…

Он смотрел в темнеющее небо стеклянным взглядом. Левый висок, шея и даже грудь были перепачканы в крови. Русые волосы потемнели и липли к лицу. Губы замерли искривленными — то ли в последнем крике, то ли в зверином оскале наведенной ярости.

— Эвелин, помоги мне. Нужно промыть и перевязать его раны. Эвелин! Ну же! Не стой столбом! — прикрикнул Лаур. Но слабо, будто больной, горящий в красной лихорадке. Совсем не так, как он кричал на меня прежде. — Твоему брату плохо, Эвелин! Нужно помочь.

— Он умер, Лаур.