Государство, армия и общество Древнего Египта - Адольф Эрман

Писец должен был бояться не только суровости тех, кто стоял выше него, но и неприятностей от своих сослуживцев и товарищей. Каждый высший чиновник ревниво следил, чтобы никто не смел вмешиваться в его дела и чтобы низшие чиновники сдавали свои отчеты и работу зависимых крестьян ему, а не кому-либо из его сослуживцев. Он всегда был склонен рассматривать мелкие нарушения своих прав как преступные отступления от хороших старинных обычаев и докладывать об этих нарушениях вышестоящим властям, если же он не мог этого сделать, то досаждал своему сопернику всем, чем только мог.

Другим несчастьем, которое всегда могло выпасть на долю чиновника, было направление в плохое место. В Египте были такие места, и те, кто должен был жить в болотах дельты, имели достаточно оснований жаловаться. До нас дошло письмо, написанное одним из таких несчастных писцов своему начальнику; он жил в городе Кенкен-тауэ, известном нам только из этого текста, – и, по его словам, город этот был плох во всех отношениях.

Если он хотел построить что-нибудь, то «не было никого, чтобы формовать кирпичи, и поблизости не было соломы». Что ему было делать в таких обстоятельствах? «Я провожу время, разглядывая то, что находится в небе (то есть птиц), – жалуется он. – Я ловлю рыбу, мои глаза наблюдают за дорогой… Я лежу под пальмами, плоды которых невозможно есть. Где их финики? Они не дают ни одного!» Остальная еда тоже была плоха; из напитков лучшим, что можно достать, было пиво из Кеде. Правда, мух и собак в Кенкен-тауэ имелось в изобилии. По словам этого писца, там было 500 собак, из них 300 волкодавов и 200 других; каждый день они подходили к двери его дома и шли с ним рядом во время прогулок. Такое количество собак было для него слишком большим, хотя двух он любил так, что, за отсутствием другой темы, полностью описал их в своем письме. Одна из собак была маленьким волкодавом, принадлежавшим одному из его сослуживцев; этот пес бежал впереди писца и лаял, когда он выходил на прогулку. Другим любимцем писца был рыжий пес той же породы с необычно длинным хвостом, рыскавший по ночам вокруг конюшен и хлевов. Кроме этого, писец мог сообщить мало новостей из Кенкен-тауэ – только описание болезни одного из сослуживцев. У больного судорога сводит все мышцы лица. «Его глаза страдают от болезни уашатете. Червь грызет его зубы». Возможно, это были последствия плохого климата.

Другой писец, уроженец Мемфиса, пишет о том, как сильно он страдает от скуки и тоски по дому там, где служит теперь. Его сердце покидает тело и спешит вверх по течению Нила к родному дому. Писец пишет: «Я сижу неподвижно, а мое сердце рвется прочь, чтобы узнать, как идут дела в Мемфисе. Я не могу делать никакой работы: так бьется мое сердце. Явись ко мне, Птах, и отведи меня в Мемфис или позволь мне хотя бы увидеть его издали». По праву считался счастливым тот, кому удавалось обойтись без такого неприятного жизненного опыта – кто оставался дома или был направлен служить рядом со своим отцом; такого счастливца поздравляли все друзья. Например, Серамун, начальник наемников и иноземцев, писал Пахрипедту, начальнику наемников, который был послан в то место Сирийской пустыни, где уже находился на службе его отец: «Я получил известие, о котором ты мне написал. Ты писал мне так: «Фараон, мой добрый господин, показал мне, что доволен мной: он назначил меня командовать наемниками в этом оазисе». По милости Ра, ты теперь находишься там же, где твой отец. Ура, ура! Я был рад сверх меры, когда читал твое письмо. Пусть Ра-Хармахиту будет угодно, чтобы ты долго пробыл там же, где твой отец. Пусть фараон делает тебе то, что согласно с твоими желаниями. Да станешь ты еще могущественней. Прошу тебя, пиши мне, присылай письма с письмоносцем, который приходит сюда от тебя, и рассказывай, как идут дела у тебя и твоего отца». Поистине счастлив был тот чиновник, к которому фараон так хорошо относился, который «получал награды от царя и был любим царем, правившим в его время». О нем поэт справедливо сказал:

Ты жив, ты счастлив, ты здоров,

Ты живешь без бедности и без страданий,

Ты так же прочен, как время:

Твои цели прочны, твоя жизнь долга.

Твои слова прекрасны,

Твой глаз видит то, что хорошо,

Ты слышишь то, что приятно,

Ты видишь хорошие вещи, ты слышишь приятные вещи,

Ты стоишь крепко, а твой враг падает,

Тот, кто говорил против тебя, уже не существует.

Такая удача не доставалась людям случайно, а была даром великого бога Амона-Ра. Кагабу, писец «дома серебра», верил в него, когда, жадно желая повышения по службе, писал: «Ты увидишь, что Амон исполняет твое желание в час милости. Тебя хвалят в кругу князей, ты прочно стоишь во дворце истины. Амон-Ра! Твой великий Нил заливает даже горы, он господин рыбы, он богат птицами, он утоляет желания всех сирот; поэтому помести князей на княжеские места, а писца Кагабу помести перед Тотом, твоим (писцом) истины».

«Видимые знаки признания» (современный синоним для выражения «знаки отличия») в этом упорядоченном государстве имелись в более чем достаточном количестве. Уже в эпоху Среднего царства один высокопоставленный чиновник хвалился, что «ему было дано в награду золото», а при правлении XVIII династии такие награждения стали обычными. Биографы военачальников, служивших этим воинственным царям этой династии (таким, как Тутмос I, Тутмос III или Аменхотеп III), никогда не забывали указать, сколько раз покойный получил от своего повелителя «золото в награду». Яхмос, сын командующего флотом Эбаны, был «награжден золотом» семь раз. В первый раз он получил «золото за доблесть» в юности, во время сражения против гиксосов, а в последний раз в старости, во время войны Тутмоса I в Сирии. Его современник, тезка и земляк, полководец Яхмос, получил золото в награду от каждого из фараонов, в чьи царствования он участвовал в войнах, а Аменемхеб, полководец времен Тутмоса III, в царствование этого монарха заслужил такую награду шесть раз. И каждый раз он бывал награжден «за доблесть»: он приводил пленных из-за Евфрата, захватывал в плен сирийских вождей или во главе самых отважных воинов врывался в пролом городской стены во время штурма.

Что представляла собой эта награда, обладать которой так страстно желали знатные люди всех эпох? Это было не просто одно украшение, как наши ордена или «почетные цепи» XVI века, а много драгоценных украшений разных видов. Например, золото, которое было «преподнесено перед всеми людьми» Аменемхебу перед битвой при Кадеше, состояло из льва, трех ожерелий, двух пчел и четырех браслетов – все из самого чистого золота; награда, которую он же завоевал немного позже в стране Техсе, состояла из предметов, очень похожих на эти. Аменхотеп I наградил полководца Яхмоса «золотом» в виде четырех браслетов, одного сосуда для притираний, шести пчел, льва и двух топоров; Тутмос I был еще щедрее: он дал Яхмосу четыре золотых браслета, шесть золотых ожерелий, три лазуритовых сосуда для притираний и две серебряные застежки – скреплять одежду на плечах. Мы видим, что в таком подарке уже одна цена металла была очень велика, и все же «награда золотом» ценилась больше за свое символическое значение, чем за свою стоимость. Самые богатые и высокопоставленные люди страны соперничали между собой за то, чтобы быть торжественно награжденными царем «перед всеми людьми, на глазах у всей страны». Мы не знаем, как проходила церемония награждения в военном лагере или на полях сражений упомянутых здесь воинственных царей, но замечательные рисунки в гробницах, изображающие жизнь при дворе царя-еретика Эхнатона, показывают нам, как она проводилась дома и в мирное время.