Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

– Корнуоллис? Мистер Корнуоллис… э, ага. – Он прокашлялся. Какой абсурд! Ему не следует позволять себе волноваться. – Я был бы весьма рад возможности переговорить с вами с глазу на глаз. И на мой взгляд, это лучше сделать у меня дома, чем в вашем кабинете. Не окажете ли вы любезность посетить меня за обедом? Очень рад. Хорошо… очень хорошо. Мы обедаем в восемь. Так что будем ждать вас.

Полным облегчения движением он повесил трубку. Как все это страшно! Надо предупредить жену. Пусть она скажет кухарке.

Помощник комиссара полиции появился в доме Реджинальда через несколько мгновений после восьми вечера. Айседора Андерхилл знала, кто этот человек, однако ни разу не встречала его прежде. С начала вечера она пребывала в состоянии чрезвычайной досады, вызванной бездумностью мужа, пригласившего незнакомца к обеду в тот вечер, который она планировала провести в тишине и покое. Всю предшествовавшую неделю каждый вечер требовал от нее внимания и вежливого интереса, хотя дела по большей части были чрезвычайно скучными. Этот вечер женщина намеревалась провести за чтением, поскольку уже запаслась романом, готовым полностью погрузить ее в недра человеческих страстей. И она оставила его без особой охоты – и общалась с мужем с куда меньшей обходительностью, чем была ей обыкновенно присуща.

Однако ей было прекрасно известно, почему Реджинальд пригласил полисмена. Он был в ужасе от того, что назревает скандал, который ему не удается замять и который угрожает лично ему, поскольку именно он рекомендовал Рэмси Парментера к возведению в сан епископа. Андерхилл намеревался уговорить своего гостя осмотрительным и скорым образом уладить дело, даже если бы это означало нарушение принятых правил. Такое намерение вселяло в его жену отвращение, но куда более важным было то, что оно означало конец того самого медленного разочарования, которое, как она поняла, владело ею в течение многих лет. Поначалу она просто не воспринимала это чувство как разочарование. Но именно этим ощущением стала вся ее жизнь, и виноват в этом был человек, судьбу которого она разделяла, смысл его жизни, который она приняла для себя. Смысл этот больше не восхищал Айседору.

Она решила одеться очень просто – в темно-синее платье с высокими плиссированными шелковыми рукавами. Оно чрезвычайно шло к ее темным, с проседью волосам.

Джон Корнуоллис удивил миссис Андерхилл. Она не знала, кого именно ожидала увидеть, – возможно, человека, похожего на так хорошо знакомых ей церковных сановников: привычно вежливых, самоуверенных, чуточку доброжелательных. Корнуоллис же был совершенно не похож на них. Он очевидным образом чувствовал себя несколько неуютно и держался напряженно, словно бы всякий раз обдумывая, что говорить. Айседора привыкла к вежливости, с которой собеседники хоть и признавали ее, но при этом как бы не замечали. А этот гость, напротив, обращал на нее такое внимание, что, хотя его трудно было назвать рослым мужчиной, она ощущала его физическое присутствие так сильно, как ей еще никогда не приходилось.

– Здравствуйте, миссис Андерхилл. – Джон наклонил голову, блеснув полностью гладкой лысиной. Айседора никогда не считала лысых привлекательными, однако его лишенная волос голова выглядела настолько естественно, что привлекательность ее она осознала только потом – и не без удивления.

– Здравствуйте, мистер Корнуоллис, – ответила дама. – Я в восторге от того, что вы сумели заглянуть к нам буквально по первому приглашению. Это очень любезно с вашей стороны!

Помощник комиссара чуть зарумянился, не зная, что сказать. На лице его доминировали большой нос и широкий рот. Инстинкт запрещал ему рассказывать, что явился он в ответ на одолевавшую епископа панику, в которой тот боялся признаться.

Хозяйка улыбнулась, желая помочь гостю.

– Я понимаю, что это сбор по тревоге, – просто сказала она. – Мы благодарны вам за то, что вы пришли. Будьте добры, садитесь и чувствуйте себя как дома.

– Благодарю вас, – проговорил Джон, напряженным движением опускаясь в кресло.

Реджинальд остался стоять возле камина, в каком-то футе от каминной решетки. Вечер выдался холодным, и положение это предоставляло наибольшую выгоду.

– Кстати, – проговорил вдруг хозяин дома. – Сегодня днем у нас побывал этот ваш полицейский… не так давно. На мой взгляд, этот человек не из тех, кто тонко чувствует суть дела. Нельзя ли заменить его на кого-нибудь более… понимающего?

Айседоре сделалось неудобно. Делать подобные предложения не следовало.

– Питт у меня самый лучший сотрудник, – спокойно ответил Корнуоллис. – Если истину еще можно установить, он сделает это.

– Ради бога, не надо! – раздраженным тоном возразил епископ. – Нам нужно нечто большее, чем установить истину! Нам нужен такт, дипломатичность, сочувствие… осторожность! Любой дурак способен выставить эту трагедию перед всем миром во всей ее наготе… и разрушить репутацию Церкви, погубить надежду и труды десятилетий, нанести ущерб невинным, доверяющим нам душам…

Он бросил на помощника комиссара взгляд, полный искреннего презрения.

Миссис Андерхилл внутренне покоробило. Ей было неудобно слышать этот обращенный к гостю пренебрежительный тон, как и позволять ему думать, что и она разделяет подобное отношение, однако выработавшаяся за годы долгой совместной жизни лояльность мужу не позволила ей открыто занять сторону Джона.

– Признаюсь, что епископ излагает свое мнение несколько прямолинейно, – заметила она, наклоняясь вперед и ощущая, как кровь приливает к ее щекам. – Все мы в высшей степени огорчены смертью мисс Беллвуд, и недобрыми чувствами, которые, как полагают, привели к ней. И мы, естественно, озабочены тем, чтобы на невиновных не пало никакое подозрение, a также чтобы виновные были наказаны без широкого разоблачения обстоятельств этой приватной трагедии.

Она посмотрела на Корнуоллиса, надеясь, что он примет это завуалированное извинение.

– Все мы стремимся избежать лишней боли, – сухим тоном промолвил тот, посмотрев на нее вполне доброжелательным взором, в котором не было ни осуждения, ни ответной враждебности. Реджинальд упоминал, что гость их был моряком. Быть может, неловкость этого человека отчасти объяснялась тем, что большая часть его жизни прошла на море, исключительно в мужском обществе? Хозяйка попыталась представить его в мундире, на палубе, под надутыми большими парусами, покачивающимся на ногах в такт гребням и впадинам волны, под набегающим ветром. Возможно, именно поэтому взгляд его казался столь спокойным и чистым. В самой сути морских стихий, в одном только размахе их, присутствовало нечто такое, что превращало надменность в пустую и никчемную вещь. Женщина не могла представить себе Корнуоллиса несдержанным, или уклончивым, или пытающимся укрыться за ложью.

– Тогда поймите и мой намек на то, что в этом деле необходима большая тонкость, – голос Андерхилла переполняла настойчивость, а кроме того, как показалось его жене, она заметила в нем нотку непривычного для себя страха. Ей еще не приводилось видеть мужа в такой тревоге.

– Тем не менее нам необходимы честность и упорство, – твердым тоном произнес Джон. – A Питт у нас самый лучший. Дело требует большой деликатности. Юнити Беллвуд была беременна, и можно предположить, что убийство ее вызвано именно этим фактом.