Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон

— Ты сегодня бесподобна.

— Удивительно, что ты, с такой оравой поклонниц, заметил это, — улыбнулась девушка.

— Ты была милой… когда меня ранили на митинге, когда мы занимались любовью. Отчего вдруг стала такой недоступной?

Софи недоуменно посмотрела на юношу.

— Я? Недоступной? Это слишком серьезный разговор для беззаботного салона. А может, я и впрямь недоступна. Для тебя и всех остальных.

— Если мне нравится женщина, я хочу встречаться с ней. А ты мне нравишься, и — знаю — это взаимно! Нам так хорошо вместе… мы станем замечательной парой.

Девушка засмеялась, взяла бокал шампанского у проходившего мимо официанта и быстро отпила.

— Сначала флиртуешь со светскими дамами, а потом подходишь и заявляешь, что нравишься мне!

— Это же правда, — кивнул Кристофер.

Она залпом допила шампанское и зашарила в сумочке в поисках сигарет.

— Возвращайся к поклонницам.

Кристофер внимательно посмотрел на любимую.

— И пойду. Если ты действительно этого хочешь. А я так не думаю. Серьезно, Софи…

— Правда? Что ж, значит, я просто не готова к столь серьезным отношениям, — сказала она и ушла прочь.

Как-то раз Софи сказала Кристоферу, что «Мужчины и женщины» — это игра со своими правилами. Сегодняшняя ночь тому подтверждение: они оба — со зрелыми, влиятельными людьми, которые способны помочь. Но все же англичанин в лапах Жислен де Рив — картина пострашнее, чем юная француженка рядом с пожилым директором «Шанель». Софи воротило от того, что Кристофер, как послушный щенок, ластился к хозяйке.

Моник ждала Гая в отеле неподалеку от дома «Шанель», в мрачноватом районе на другой стороне Гран-бульвара. Любовники поднялись в номер порознь. Тактичный персонал гостиницы не создавал проблем. Девушка впустила любимого в комнату. Они не разговаривали, Гай не раздевался — сразу обнял ее. Швея мельком глянула на его лицо: мужчина крепко зажмурился.

Она сняла с портного пиджак и ботинки. Прикосновения… Ласки… Их тела слились воедино, и Моник будто стала эхом, отражением Гая. Его плоть казалась Моник такой знакомой… Может, все потому, что девушка так часто мечтала о нем? Мужчина не говорил лишнего. После секса Моник наслаждалась его объятиями. Может, это лучшие мгновения? Девушка хотела заговорить с любимым, но он казался таким усталым, что она боялась потревожить его.

На прощание Гай поцеловал Моник и первым покинул номер.

По дороге домой девушка предавалась раздумьям. Если бы прежняя «девственница из Анжера» услышала, что женщина ведет себя подобным образом, то сочла бы это омерзительным. Но сегодняшний вечер был прекрасен. Она словно приходила к чистейшему источнику любви и никак не могла напиться. Но когда делала большой глоток, становилось лучше. Неужели любовь так проста? Готова ли Моник довольствоваться еженедельными встречами, страстными, чувственными, но не утоляющими жажду? Она постоянно думала о Гае, мечтала о нем, воображала то, на что не имела права, — что однажды он уйдет от жены — и ненавидела себя за это.

В мастерской Гая начался ажиотаж, когда восемь клиенток внезапно захотели новые костюмы от Шанель к Рождеству. В панической суете одна работница сильно обожгла руку, когда отпаривала костюм утюгом.

Упаковывая готовый наряд в роскошную коробку «Шанель», набитую тонкой бумагой, Моник размышляла: человек пострадал из-за обычного костюма. Это не пот, слезы и — как часто бывает — кровь, а сильный ожог и шрам на всю жизнь.

Каждое изделие, словно ребенка, пеленали в девственно-чистую белую бумагу, подкладывая ее внутрь и в рукава. Еще больше бумаги, гофрированной, как вечернее платье от «Фортуни», укладывали в пустоты коробки, чтобы костюм не помялся. Черную картонку закрывали крышкой и перетягивали белой лентой с надписью CHANEL через каждые пятнадцать сантиметров. Коробки положили в плотные бумажные пакеты с ручками-шнурами и доставили клиенткам домой в ночь перед Рождеством.

Моник представила, как счастливицы достанут новенькие пиджаки под восторженные возгласы друзей и родных. Никто и не узнает, что костюм стоит столько, сколько швея зарабатывает за полгода.

Правда, не в каждом парижском доме клиентки были столь требовательны. Большинство дизайнеров готовили весеннюю коллекцию, а Рождество считали помехой.

Моник расслабилась, привыкая к убаюкивающему ритму поезда, который вез ее в Анжер. Девушка с нетерпением ожидала встречи с сестрой и матерью. На Рождество она наденет новенький костюм от Шанель, который сейчас аккуратно упакован в чемодане.

Мать ждала на станции. Они поприветствовали друг друга, обменялись поцелуями и направились домой. Моник осмотрелась и с удивлением поняла, что Анжер — захолустье. Было холоднее, чем в Париже, и девушка задрожала, прижимая шарф к горлу.

— Доктор Мартин присоединится к нам за рождественским ужином, — нарушила тишину мать, когда они уже прошли несколько улиц.

Моник застонала.

— Разве будем не только мы?

— Он очень одинок, и ты ему нравишься, — оживленно проговорила родительница. — Такой приятный мужчина — возможно, твой шанс.

— Да, приятный, — вздохнула девушка, — но не в моем вкусе и староват.

Изнутри дом не изменился: старомодные громоздкие диваны и кресла, несколько репродукций «семейных» шедевров из красного и темного дерева будто бы цеплялись за стену. Картины казались такими мрачными… Моник прошла мимо. «Шторы и ковры пора менять», — отметила девушка. Это дом ее детства, обитель воспоминаний и обид, как и должно быть. Она больше никогда не сможет жить здесь.

Катрин сбежала по ступенькам и бросилась в объятия сестры.

— Я так соскучилась! — прошептала она. — Каково это — работать на Шанель?

Младшая очень похорошела. Моник подробно, интересно рассказала ей о работе, правда, не поведала о чувствах к месье Гаю. В Париже на его рабочем столе лежит подарок — прелестный шарф в синюю и серую полоску из «Галереи Лафайет», который можно носить близко к телу. Он очень подойдет портному.

Оставшись одна в своей комнате, швея поняла, почему раньше не приезжала домой. Она не хотела видеть в зеркале спальни отражение девственницы.

— Приведи себя в порядок, — посоветовала мать за завтраком на следующее утро. — Будь приветливее с доктором, присядь рядом, заведи разговор.

Девушка еле сдерживала раздражение.

Мать, запекая в духовке гуся, устроила переполох из-за картофеля: его надо было добавить к птице при нужной температуре и в строго определенный момент. Еще на ужин были зеленый салат и закуски celeri rémoulade[73]с oeuf en gelée,[74]фирменное блюдо родительницы. Моник отправилась за багетом (его нужно было обязательно купить сегодня), вспоминая путь до boulangerie, который так часто проходила в детстве. Стоял морозный рождественский день, на улицах — почти никого. Домой девушка вернулась с покрасневшим носом.