1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь - Харуки Мураками

Аомамэ задерживает дыхание.

— Оставьте меня здесь до конца года. Я ничем вас не потревожу.

Тамару долго молчит. Затем произносит:

— До конца года можешь оставаться. Но уже в январе тебе придется переехать в безопасное место, куда можно прислать врача. Это ты понимаешь?

— Понимаю, — отвечает Аомамэ. Но без особой уверенности. А если до января она так и не встретит Тэнго, сможет ли отсюда уехать?

— Одна женщина как-то забеременела от меня, — неожиданно сообщает Тамару.

Аомамэ не сразу находит, что сказать.

— От вас? Но вы же…

— Все верно, я гей. Стопроцентный, без вариантов. Давно таким был, и сейчас такой же. Думаю, и в будущем это не изменится.

— И все-таки женщина от вас забеременела.

— Все когда-нибудь ошибаются, — отвечает Тамару абсолютно серьезно. — Не буду вдаваться. Случилось по молодости. Только однажды — и сразу залет.

— И что с ней стало потом?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Мы общались до шестого месяца. Потом перестали.

— После шестого месяца аборт невозможен, вы в курсе?

— Я знаю.

— Скорее всего, у вас родился ребенок, — говорит Аомамэ.

— Наверное.

— Но если так, вы хотели бы с ним повидаться?

— Не особо, — отвечает Тамару без колебаний. — Все-таки я никогда его не видел. А ты как? Хотела бы сейчас посмотреть на своего ребенка?

Аомамэ задумывается.

— Меня родители бросили, когда я совсем маленькой была. Поэтому мне сложно представить заранее, что значит быть матерью. Не с кого брать пример, скажем так.

— И тем не менее, ты собираешься привести в этот мир ребенка. В мир, полный зла, насилия и парадоксов.

— Да, потому что хочу любви, — говорит Аомамэ. — Но я говорю не о любви матери к своему ребенку. Во мне этого пока еще не выросло.

— Но ребенок — от той самой любви, о которой ты говоришь?

— Возможно. В некотором роде.

— Если ты ошиблась, и ребенок не от любви, которой тебе так хочется, ты очень сильно обидишь его. Как обидели когда-то тебя или меня.

— И это возможно. Но я уверена: все происходит как надо. Интуиция.

— Интуицию я уважаю, — говорит Тамару. — Но как бы там ни было, все мы — носители своей субъективной этики, которая с реальным миром никак не связана. Запомни это получше.

— Кто это сказал?

— Витгенштейн.

— Запомню, — говорит Аомамэ. — А если ваш ребенок родился, сколько ему сейчас должно быть лет?

Тамару снова подсчитывает в уме.

— Семнадцать.

— Семнадцать, — повторяет Аомамэ и представляет себе семнадцатилетнюю девушку — носителя своей субъективной этики.

— О нашем разговоре я доложу Мадам, — продолжает Тамару — Она хотела побеседовать с тобой лично. Но я убедил ее, что это небезопасно. Защиту от прослушек я, как могу, обеспечиваю, но все равно — телефона лучше избегать.

— Понимаю.

— Просто знай, что твоя судьба ей небезразлична. Она волнуется за тебя.

— Я знаю. Спасибо.

— Рекомендую доверять ей и прислушиваться к ее советам. У нее великие знания.

— Разумеется, — отвечает Аомамэ.

Советы советами, но отныне учиться придется самой — и защищаться тоже самостоятельно. Несомненно, у хозяйки «Плакучей виллы» — великие знания.

И реально большая сила. Но кое-что ей все-таки невдомек. Вряд ли она догадывается, по каким законам и принципам вертится Мир-1Q84. А того факта, что в небе теперь две луны, так и просто не замечает.

Положив трубку телефона, Аомамэ ложится на диван и засыпает на полчаса. Ненадолго, но глубоко. Ей снится пустота. В этой пустоте она размышляет о многих вещах. И записывает свои мысли невидимыми чернилами на белоснежных страницах блокнота. А когда просыпается, вдруг обнаруживает у себя в сознании поразительно ясный и конкретный план действий.

Я рожу ребенка, твердо знает она. Он придет в этот мир счастливым. И будет жить, как подсказывает Тамару, носителем своей субъективной этики.

Она прикладывает ладонь к животу и прислушивается. Но пока ничего не слышит. Всему свое время.

ТЭНГО

Законы мироздания размываются

После завтрака Тэнго принял душ, вымыл голову, побрился. Натянул загодя постиранное и высушенное белье, оделся, обулся. Вышел из гостиницы, купил в привокзальном киоске утреннюю газету, заглянул в ближайшую кофейню и выпил горячего кофе.

В газете он не нашел ничего примечательного. Пробежав глазами новости, он осознал, что мир — место скучное и безжизненное. Все равно что прочел о событиях недельной давности. Он сложил газету и посмотрел на часы. Девять тридцать. В лечебницу пускают с десяти.

Собраться в дорогу труда не составило. Всех вещей — раз-два и обчелся. Смена белья, туалетные принадлежности, с десяток книг да пачка писчей бумаги. Все уместилось в холщовую сумку. Забросив ее на плечо, Тэнго расплатился за номер, дошагал до станции, сел в автобус и добрался до санатория. Начиналась зима. На утреннее взморье уже почти никто не ездил, и на остановке сошел он один.

В фойе он, как обычно, вписал в журнал посещений свое имя и дату визита. В регистратуре дежурила молодая медсестра — он уже встречал ее здесь, хотя и нечасто. У нее были пугающе тонкие и длинные руки-ноги, отчего она походила на доброго паучка, показывающего путникам дорогу в лесу. Сестры Тамуры в очках, которая обычно здесь сидела, теперь за стойкой не оказалось. Тэнго облегченно вздохнул. Отвечать на ее ироничные расспросы о том, как он вчера проводил Куми Адати домой, хотелось бы меньше всего на свете. Сестры Оомуры с ручкой в волосах также нигде видно не было. Все его вчерашние компаньонки будто провалились под землю, словно три ведьмы из «Макбета».

Хотя, конечно, никто никуда не проваливался. У Куми Адати сегодня выходной, а подруги ее вчера заявляли, что выйдут на работу как обычно, — и, скорее всего, уже несут вахту где-то в других местах.

Тэнго поднялся на второй этаж, подошел к двери отцовской палаты. Негромко стукнул два раза. Открыл. Отец крепко спал — в той же позе, что и всегда. От вены на руке убегала вверх трубочка капельницы, из-под одеяла вниз — катетер. В палате — никаких изменений со вчерашнего дня. Окно закрыто и занавешено. В спертом воздухе стояла вонь от выделений больного вперемешку с запахами лекарств и ароматом цветов на окне. Хотя сил у отца почти не осталось и в сознание он не приходил уже очень долго, метаболизм не нарушался, и старик пока находился по эту сторону границы миров — там, где «быть» означает еще и «пахнуть».