Матильда Кшесинская. Воспоминания - Матильда Кшесинская

Среди гостей у Готша был совсем еще молоденький улан Митусов, который уверял, что был влюблен в меня. Митусов, как и все уланы, жил в Петергофе, на частной квартире, и однажды, когда я знала, что он находится на маневрах, я зашла в его квартиру и поставила на стол у него свою фотографию в рамке и рядом положила букетик фиалок, попросив его денщика ничего ему не говорить, чтобы сделать ему сюрприз, когда он вернется. Он любил жизнь, наслаждался ею и во всем находил прелесть. Он умер во время революции, борьба за жизнь была ужасна, он чувствовал, что умирает, и в отчаянии молил, чтобы его спасли.

19 августа

В день моего рождения, 19 августа, я почти всегда устраивала у себя на даче в Стрельне веселые праздники. Этот день мне напоминал мое счастливое детство, когда я проводила его в имении у своих родителей в Красницах, окруженная их любовью, лаской и заботою. Мне хотелось, чтоб и другие веселились в этот день, и я старалась сделать его радостным.

Как-то раз в день моего рождения у меня собралось много моих любимых балетных артистов, мы все переоделись в костюмы Пьеро и под музыку делали разные красивые позы и группы, конечно срепетованные раньше. На этом вечере были Великие Князья Кирилл и Борис Владимировичи.

Но из всех устроенных мною праздников самый грандиозный и удачный был в 1911 году, 19 августа. Было много сюрпризов и разных развлечений.

Для этого вечера я заказала большие афиши, какие обыкновенно вывешивают повсюду по случаю какого-нибудь особого летнего праздника, на который хотят привлечь публику соблазнительными приманками. Большими буквами значилось, что на вечере любезно согласились выступать артисты Императорских театров Павлова, Кшесинская, Преображенская и Гельцер. После представления будет подан ужин у Фелисьена, по окончании которого будет сожжен великолепный фейерверк от Серебрякова, а после вечера на станции Стрельна будет подан экстренный поезд для гостей, которые пожелают вернуться обратно в Санкт-Петербург. В самом конце афиши было сказано, тоже крупными буквами, что продажу шампанского на этом вечере любезно согласилась взять на себя Н. Бакеркина. Эти афиши за несколько дней до праздника были развешаны по всему моему саду.

Из всей этой программы вечера только два указания соответствовали действительности, это был фейерверк от Серебрякова и экстренный поезд, все остальное было шуткой.

Для спектакля на балконе была устроена сцена, вместо боковых кулис была расставлена зелень, и только задняя декорация была специально нарисована для этого случая. Все было по-настоящему: электрическая рампа и, конечно, занавес. Вход на сцену для артистов был устроен через окно моей нижней спальни. Приготовлений, репетиций, волнений было, конечно, масса.

Кшесинскую, то есть меня, изображал мой старый друг, барон фон Готш. Он танцевал в этот вечер мою «Русскую» в женском сарафане и замечательно меня имитировал. Я с ним тщательно прорепетировала этот номер. Он так вошел в свою роль Кшесинской, что, подражая мне, весь день лежал на кушетке в женском капоте и ел, как и я, только бутерброды с икрой.

Павлову в «Жизели» изображал Миша Александров и летал по всей сцене, как она. Он был одет в тюники и был бесподобен.

Преображенскую изображал тот же барон Готш, но в классической вариации в ее жанре, пародируя все ее жесты. И в этой роли он был замечательно удачен.

Катю Гельцер изображала Нина Нестеровская в вариации из балета «Дон Кихот». Она весь день попивала коньяк и немного перехватила – «для храбрости», как она всех уверяла.

Последний номер протанцевали Клавдия Куличевская с Неслуховской, а кавалером у них был Воеводский, офицер Кавалергардского полка.

Бакеркину – сидящую за столом с шампанским – изображала я.

Ужин был для этого вечера накрыт на открытом воздухе, на дамбе на берегу моря, почему и назван был «у Фелисьена», по имени известного ресторана у воды. Вся дорожка от дачи и до дамбы была иллюминирована плошками. Столики освещались специальными садовыми фонарями со свечами.

Всю мою программу вечера чуть не нарушил совершенно неожиданно назначенный в Петергофе парадный обед по случаю приезда Сербского Короля Петра I на предстоящую через два дня свадьбу Князя Иоанна Константиновича с Королевной Еленой Сербской. На обеде обязаны были быть Великие Князья Борис, Андрей Владимировичи, Дмитрий Павлович, Сергей Михайлович и Князь Гавриил Константинович.

К моему счастью, обед длился недолго, и все они приехали ко мне немного позже, нежели первоначально я предполагала, но это нисколько не помешало удаче праздника.

Я встречала гостей, как всегда у себя на даче, в летнем платье, и, когда все были уже в сборе, побежала к себе наверх под предлогом посмотреть, все ли готово, и быстро переоделась в полный вечерний туалет, нацепила, как Бакеркина, повсюду разные брошки и непременно одну нацепила на лоб, натянула длинные, до локтей, перчатки и уселась у стола, у входных дверей на балкон, где была сцена. Как только я села, всех гостей пригласили в «театр» смотреть представление. Впереди всех шел Борис Владимирович, и я, подражая голосу и манере Бакеркиной, предложила ему программу вечера. Борис Владимирович, который прекрасно знал Бакеркину, сразу догадался, кого я имитирую, и от всей души расхохотался, что сразу придало всему вечеру веселый характер. Когда все уселись по местам, Борис Владимирович стал стучать ногой и кричать: «Занавес! Занавес!» – как это делается в Париже, когда публика выражает свое нетерпение, если спектакль долго не начинается.

Появление «знаменитых» артистов на сцене вызвало всеобщий хохот. Действительно, барон Готш и Миша Александров презабавно исполнили свои женские роли.

После спектакля все пошли ужинать «к Фелисьену», на дамбу у взморья. Ужин очень удался своею оригинальностью и красотою панорамы: с одной стороны виднелись огни Петербурга, а с другой – Кронштадта, а прямо напротив – огни Лахты. Все столики были освещены фонарями.

В заключение, как это и было указано в афишах, был сожжен чудный фейерверк от Серебрякова.

Вечер продолжался до самого утра, он на славу удался, все были довольны и веселы.

Экстренный поезд доставил горожан под утро домой, что, между прочим, мне стоило всего-навсего 55 рублей.

Вскоре после дня моего рождения, 27 августа, Андрей уехал в Киев присутствовать на больших маневрах, в которых принимал участие полк, чьим шефом он был.

В Киев прибыли по этому случаю Председатель Совета Министров П. А. Столыпин, Министр Финансов граф В. Н. Коковцов и значительная часть Свиты Государя. В первые дни происходили маневры в окрестностях города и осмотр исторических мест Киева. На 3 сентября был назначен парадный спектакль в городском театре. С утра были получены тревожные сведения от полиции, что в Киев приехали террористы и есть опасность покушения, если их не удастся вовремя арестовать. Все полицейские поиски были напрасны, и среди охраны Государя усилилось беспокойство. Самым опасным моментом полиция считала проезд Государя из дворца в театр, так как путь был всем известен, но доехали все благополучно. Во втором антракте Государю был подан чай в аванложе. Императрица в театр не приехала, были только старшие Великие Княжны. В этот момент из зрительного зала раздался страшный треск, а потом неистовые крики. Не зная, в чем дело, Государь сказал: «Неужели это провалилась ложа?» – шум и треск были непонятны. Но когда все бросились обратно, то увидели, что очень близко от Царской ложи, в первом ряду партера, стоял во весь свой рост, в белом летнем сюртуке, П. А. Столыпин, придерживая рукой грудь, из которой сквозь его пальцы струилась кровь. Увидя Государя, Столыпин поднял руку, делая жест, чтоб Государь удалился из ложи, и стал его крестить. Столыпина окружили близстоящие люди, чтобы поддержать его, так как он начал быстро слабеть, лицо сделалось мертвенно-бледным, и он упал без чувств на кресло. Дальше, по словам Андрея, трудно было разобрать, что происходило. Все кричали, некоторые куда-то бежали, офицеры с шашками наголо преследовали кого-то и в проходе, почти у выхода из залы, поймали и хотели заколоть.