Матильда Кшесинская. Воспоминания - Матильда Кшесинская

Выяснилось потом, что в проходе был пойман и сильно избит убийца Столыпина Богров. Это он дал знать полиции о прибытии в Киев террористов, так как ранее служил в полиции осведомителем, был удален и снова принят перед самыми киевскими торжествами. Полиция тщетно искала весь день террориста, не зная, что это он был перед нею. Он просил, чтобы его допустили в театр под тем предлогом, что он знает террористов в лицо и если кто из них проникнет в театр, то он укажет его агентам охраны. Полиция его пропустила как своего агента в театральный зал, где никто на него не обратил внимания, и он совершенно беспрепятственно и спокойно подошел к Столыпину и в упор выстрелил в него и так же спокойно стал удаляться, когда его схватили.

П. А. Столыпина тотчас отвезли в частную клинику, где после осмотра раны доктора выразили опасение, что он не выживет, так как была задета печень. Пять дней боролся Столыпин со своим почти что безнадежным состоянием и 8 (21) сентября скончался.

Весть о покушении на Столыпина дошла до нас в Петербург на следующее утро, и я невольно задумалась над тем, как трагически не везло моему бедному Ники. Его постигал удар за ударом: так рано он потерял своего отца, женился в такие грустные, траурные дни, коронация омрачилась катастрофой на Ходынке, он потерял лучшего своего Министра Иностранных Дел графа Лобанова-Ростовского, умершего вскоре после своего назначения, и вот теперь теряет лучшего своего Министра, который подавил революционную вспышку 1905 года. Мы тогда не могли и помыслить, что его ожидало в будущем и как ужасно завершится его судьба.

Когда вспыхнула революция 1917 года, многие думали, что, будь жив Столыпин, ему, может быть, удалось бы ее остановить.

Октябрь-ноябрь 1911

После двухлетней нашей ссоры С. П. Дягилев, по-видимому, убедился, что ему гораздо лучше и выгоднее помириться со мною, нежели ссориться, и потому решил восстановить со мною добрые отношения и нашу старую дружбу. Примирение произошло в 1911 году. Он меня пригласил выступить у него в Лондоне, в Ковент-Гарден, в осеннем сезоне, а в 1912 году – в Вене и Будапеште и кончить весною в Монте-Карло.

Арнольд Хаскелл как беспристрастный писатель и историк балета дает верную оценку того, что произошло.

«Наконец, – пишет Арнольд Хаскелл, – Кшесинская и Дягилев, две наиболее сильные личности в России, помирились. У них часто бывали бурные столкновения, и они бывали то союзниками, то врагами, но они уважали друг друга и обладали редким качеством – отсутствием злопамятности. В 1925 году, когда Дягилев представил меня ей в Монте-Карло, он сказал: «Вот противник, достойный меня», таково именно было их отношение друг к другу. Кшесинская была всесильной в России, могла иметь все, что хотела, в Мариинском театре. Но в результате о ней написано фантазирующими авторами больше нелепостей, чем про кого бы то ни было. Ей приписывались все сенсационные происшествия ее времени, и она не старалась весь этот вздор опровергать. Но что на самом деле было у этой женщины, это ее бесконечное обаяние, ее остроумие и ум. Широкая по натуре, она обладала темпераментом борца, так как на сцене нужно быть борцом. Но ее наибольший недостаток заключался в том, что из борьбы она всегда выходила победительницей. Если она и Дягилев были раньше на ножах, то от этого больше не осталось и следа».

Мы условились с Дягилевым, что я буду танцевать в Лондоне «Карнавал», два акта «Лебединого озера» и па-де-де из балета «Спящая красавица». Моим партнером должен был быть Вацлав Нижинский.

Со мною в Лондон поехали мой сын Вова со своей англичанкой мисс Митчел и с доктором Мильком, так как Вова имел обыкновение всегда в дороге заболевать, а кроме того, с нами ехали мой старый друг Готш и при мне моя верная горничная и театральная портниха. Андрей выехал одновременно с нами.

Когда я приехала на Варшавский вокзал, как всегда в самую последнюю минуту, я вдруг спохватилась, к моему великому ужасу, что я позабыла дома свою сумочку со всеми ключами от багажа. Я тотчас послала свой автомобиль обратно домой за сумкой и просила начальника станции немного задержать поезд, на что он очень любезно согласился. Прошло минут десять, автомобиль все еще не возвращался, ждать больше было нельзя, начальник станции справедливо боялся, что дальнейшая задержка поезда может нарушить весь график. Пришлось поезд отправить до возвращения автомобиля, и так я уехала без ключей.

У нас были прямые билеты до Лондона, и наш вагон должен был нас доставить до Кале, откуда пароходом до Дувра и Лондона. Но в Берлине нам пришли сказать, что где-то впереди, по дороге в Кале, произошло крушение и из-за этого поезд будет задержан до исправления пути. Но если мы не желаем терять времени и хотим поспеть вовремя в Лондон, то наш вагон направят сейчас же прямо в Остенде, откуда морем через Дувр мы прямо попадем в Лондон. Все пассажиры согласились, и нас направили в Остенде, куда мы прибыли около обеденного времени. Отход парохода был назначен около полуночи, и оставалось ждать еще четыре часа. Мы решили пойти в ближайшую гостиницу пообедать, передохнуть, а не торчать в темном, холодном вокзале.

В эту глухую осеннюю пору Остенде был совершенно мертвым городом. Все лучшие гостиницы были закрыты. Погода стояла ужасная, был сильнейший шторм, дождь лил как из ведра. Улицы были еле освещены, и в этом полумраке мы направились пешком в гостиницу. Шли гуськом, от порывов ветра было трудно стоять, в особенности когда мы шли по берегу моря. Мы хватались за фонарные столбы, чтобы удержаться на ногах. Бедный мой Готш, который смертельно боялся моря, все время в ужасе спрашивал, неужели в такую бурю пароход рискнет выйти из гавани. Действительно жутко было садиться на пароход, но я не могла отложить отъезд, так как должна была поспеть на следующий день на репетицию в Лондон. Несмотря на шторм, пароход вышел в море, нас очень сильно качало, и я легла отдохнуть в своей каюте, Вову уложили спать, и мы мало обратили внимания на сильную, как нам потом говорили, качку. Бедный Готш ужасно страдал. Сперва Андрей его уговорил поесть немного в ресторане и выпить красного вина, но он вскоре быстро встал и исчез. Потом Андрей его нашел сидящим в пижаме в кресле на верхней палубе, и матрос из ведра его обливал водою. Картина была забавная, но не для бедного Готша.

По прибытии в Лондон на вокзале, в таможне, попросили ключи для осмотра сундуков. Я объяснила таможенному чиновнику, что ключи были забыты в России, но их уже выслали и они скоро прибудут. Оставалось либо оставить сундуки на таможне до получения ключей, но это меня не устраивало, так как я должна была выступить у Дягилева чуть ли не на следующий день, либо надо было взломать замки у сундуков, что мне тоже не очень было удобно. Они тогда спросили, что у меня в сундуках. Я им объяснила, что я артистка Императорского Русского балета, приглашена Дягилевым выступить в его сезон в Ковент-Гарден, в чем они могут убедиться, посмотрев на повсюду расклеенные афиши, где мое имя красовалось вовсю. Я сказала, что в сундуках только мои костюмы и все к ним необходимое и что ничего запрещенного я с собою не везу – ни папирос, ни вина. Таможенные чиновники удалились в угол, немного о чем-то пошептались, и один из них мелом отметил, что сундуки осмотрены и свободны. Я была крайне тронута таким внимательным отношением к просьбе артистки и верою в мое слово.