Ангел в петле - Дмитрий Агалаков

Три недели пролетели быстро. За это время Савинов заказал небольшой каталог картин Инокова. Знакомый фотограф нащелкал десятка три работ, передал слайды. Савинов сам занимался заказом. Каталог вышел на мелованной бумаге, с печатью, не уступающей заграничной. Савинов с удовольствием увидел, как Илья, к которому он приехал дней за пять до открытия выставки с сигнальным экземпляром, едва не задохнулся от счастья. Только теперь он понял, что Иноков до последнего момента не верил в свою удачу, может быть, думал, что покровитель его и впрямь сумасшедший и, возможно, из его работ где-нибудь за городом раз в неделю складывает костер.

А случилось все иначе. На его закрытом мольберте лежал каталог, который и в руки-то взять было страшно, и очень скоро должен был случиться первый его, Ильи Инокова, вернисаж. И сразу художник оттаял, и в юноше открылось что-то новое, ранее Савинову незнакомое. Оставалось только удивляться, сколько времени он переживал в себе до смешного детские страхи, не доверяя, ожидая удара в спину, предательства. Откуда все это было в нем?

Савинов уже перевез около ста картин Ильи в галерею «У Анны», красивой женщины лет сорока, которую знал много лет; уже двое рабочих развешивали пропитанные янтарным светом подсолнухи и белоснежных ангелов в рамах по стенам галереи, а Илья все не приезжал, боялся. В предложенной ему роли он еще не выступал. И чем дальше, тем было хуже.

За три дня до выставки Савинов решил проверить судьбу, как тюремщик проверяет заключенного: в своей ли он клетке, не убежал ли куда? Стояло бабье лето — теплое, светлое. Царская погода. В этот день юноша Иноков должен был войти в областную библиотеку и увидеть где-то там, у окна, охваченную солнечным светом девушку, читавшую книгу. Так вспоминал рассказ Инокова удачливый в прошлой жизни меценат Федор Игнатьев. Илья якобы вошел в залу и тут же обмер. Кажется, так. За давностью времени многие фразы уже вылетели из головы. Все перевернулось для Ильи Инокова в эту минуту. И уже в ближайшие месяцы померкнут его подсолнухи, потемнеют ангелы. Одни превратятся в сорняки, в репей, другие — в демонов, которые станут грызть изнутри нелюбимого женщиной, — да и женщинами вообще, — юношу.

И которые в конце концов убьют его.

Он, Дмитрий Савинов, предусмотрел все возможные варианты событий, которые могли, не дай-то бог, повториться! Слишком многое поставлено на карту. Он не должен был допустить, чтобы Иноков спятил, чтобы его краски потемнели, чтобы он лишил своего благодетеля честно заработанных дивидендов.

Девушку, в которую должен был с первого взгляда влюбиться Илья Иноков, звали Вероникой Постниковой. Впервые он увидит ее в библиотеке, и сердце его зальется сладкой болью. Юноша выбежит из читального зала. А через два месяца на своем очередном вернисаже он встретит ее вновь, она посмотрит на него, и он вспыхнет до корней волос. Это и станет началом его безответной любви. Девушка сама заговорит с ним, скажет, что картины его — чудо. Но признается (когда ее вынудят к этому домогательства художника), что любит совсем другого человека, что они никогда, ни при каких обстоятельствах не смогут быть вместе. Потом он увидит Веронику на улице с ее парнем. Перед тем Илья десяток раз звонил ей, успел надоесть. И вызывал скорее уже не жалость, а раздражение. С этого дня карьера Ильи Инокова, не так давно начавшись, уже явно покатится под откос. А вместе с нею станут таять деньги Федора Игнатьева. Такая вот петрушка.

Прятать Инокова было бесполезно. Они могли столкнуться в городе когда угодно и где угодно. К решению этого вопроса нужно было подходить с другой стороны.

Савинов вызнал буквально все о семье Вероники Постниковой. Приложив связи, он сделал так, чтобы ее отец, обыкновенный инженер, еще два года назад получил распределение на работу в одну из африканских стран. Семья Постниковых благополучно уехала. До него дошли сведения, что белокурая Вероника, обворожительное создание, к ужасу родителей, вышла замуж за гиганта-негра, местного волейболиста, и уже родила ему «крошечную обезьянку». Так что возвращение ей не грозило. Но проверить хотелось…

Он приехал в областную библиотеку к полудню. Заплатив за абонемент на один день, в холле Савинов то и дело оглядывался, ища Илью. А изрядно понервничав, справедливо решил: какой же он болван! В прошлой жизни Илья был одним, теперь — другим. Вот уже больше десяти лет благодаря ему, Дмитрию Савинову, Илья не ступает в старые следы, а проторивает новые дороги. Так с какой же стати он должен сейчас, в эти минуты, оказаться здесь? Разве ему так необходимо — теперь, именно в этот час, — заявиться сюда? Тем более, что альбом килограммов на двадцать, где были собраны репродукции лучших художников всех времен, за которым Иноков и пожаловал сюда прежде, был не так давно куплен его благодетелем и предусмотрительно вручен художнику.

Неторопливо шагая вверх по ступеням, задрав голову, оглядывая стоящих у перил молодых людей, Савинов остановился. Нет, все-таки он трижды болван. И понемногу становится параноиком. Нужно плюнуть на все и возвращаться домой…

Он поднялся по широкой витой лестнице, прошелся по ковровым дорожкам, вошел в читальный зал… Когда-то он сидел за этими столами, в тишине и шорохах разглядывая дальних и близких соседок. Ничего не изменилось, все осталось таким же. Та же тишина, те же шорохи. Те же юбки, сведенные под столами коленки, блузки, джинсы. Другие прически, но это ерунда.

За одним из столов справа, у окна, сидела девушка в бордовом жакете. Подперев голову рукой, она смотрела в окно. Темные волосы ее светились на солнце — осеннем, но еще теплом, — и казались рыжеватыми. Перед ней лежали учебники, тетради. А она все смотрела в окно, мечтательно, счастливо. В пальцах ее был карандаш, она прихлопывала им по книжному листу, непокорному, все старавшемуся приподняться, утаить от девушки строки… Девушкой в темном жакете была Рита. Его Рита. Завтра у нее сдача важной курсовой, а сегодняшний день, как она сказала еще утром, решила полностью посвятить учебе. Но что-то не клеилось, верно, эта самая учеба. Светлая осень с ее бабьим летом притягивала, манила за собой, увлекала. И, наверное, Рита сейчас летала где-то над крышей библиотеки, над прилегающим к ней сквером, улицами.

Парила — счастливая и беззаботная!..

«Если бы я увидел ее здесь впервые, то сразу бы влюбился! — с особой сердечной теплотой и острым чувством счастья подумал Дмитрий Савинов. — В Риту нельзя не влюбиться! Никак нельзя…» И все потому, что она — ангел. Он даже улыбнулся: его милый и родной ангел…

А потом, точно очнувшись, Рита заглянула в учебник, трогательно вздохнула, рассеянно ткнула острием карандаша в строки. И только потом подняла голову. Вначале на лице ее было недоумение, потом лицо ожило, глаза заблестели почти отчаянно. Она улыбнулась, заложив карандашом учебник, отодвинула книгу от себя. Рита не знала, встать ей или дождаться, когда муж подойдет сам. Савинов тоже улыбнулся, все еще не справившись с удивлением, искренним восторгом, что встретил ее вот так неожиданно — у окна, всю в солнечном свете, с книжками и тетрадями… А потом что-то заставило его посмотреть вправо.