Москва и жизнь - Юрий Лужков

Настало утро 21-го, последнего дня путча, первого дня окончательной победы. С женой и двумя охранниками мы шли к Зоопарку, где нас ждала машина. Уставшие после второй бессонной ночи люди оставались на баррикадах. Горели костры. По рукам ходили свертки с едой, термосы. Напряжение спало, и у многих, как и у меня, росла уверенность, что приходит конец испытаниям. Домой добрались без приключений. Оставив там жену и на всякий случай наказав ей никому не открывать дверь, поехал на Тверскую, в мэрию, которую покинул всего десять часов назад, столь много вместивших.

Так закончилась самая длинная ночь в моей жизни.

21-го утром, в десять часов, началось совещание правительства с генералами, которое я открыл такими словами:

— Мы собрались, чтобы рассмотреть вопрос о немедленном удалении войск из Москвы…

Присутствовали начальник штаба МВО генерал-лейтенант Золотов и начальник инженерных войск генерал-полковник Кузнецов.

Требовалось непременно добиться, чтобы войска покинули город к середине дня. Оставлять их здесь вечером, особенно ночью, нельзя было ни в коем случае. Кому-то могла прийти шальная мысль о реванше и использовать для этого воинские части на улицах. Попытка не увенчалась бы успехом, это несомненно, но кровь могла пролиться. Те, кому терять нечего, готовы на все.

Обращусь к стенограмме.

Золотов: «Завтра к утру последний солдат, последняя машина из города будут выведены. Почему к утру? Потому что днем будет небольшой вывод войск. В основном пойдут ночью. Если вы не возражаете. Если вы разрешите выводить планово и днем с соответствующими мерами безопасности, мы выведем и раньше. Осталось войск очень мало. Я готов доложить по каждой роте… Осталось порядка 20–22 единицы техники в отдельных местах. Маршруты вывода: Профсоюзная улица, Ленинский проспект, Минское, потом Киевское шоссе…»

Генерал водил пальцем по карте, а я закипал от возмущения: вранье, на уход двух десятков машин не нужны сутки.

Золотов: «Если днем надо будет остановить движение транспорта, как вы поступите?»

«Остановим», — ответил я.

Золотов: «Сейчас главное уточнить, кто куда пойдет… Потом, когда сюда сосредоточим (показывает на карте), вопросов никаких нет. Потом нам обеспечат выход на Минское шоссе и уйдут Таманская дивизия и Кантемировская».

Музыкантский: «Потом — это когда?»

Золотов: «После 20 часов».

«Такой план принимать не будем, — возразил я. — Сейчас мы выделим необходимое количество машин Госавтоинспекции для сопровождения».

Золотов: «Сейчас десять тридцать. В одиннадцать тридцать можно?»

Звоню руководителям Госавтоинспекции города, договариваюсь о 45 машинах сопровождения по количеству танковых частей, занявших город.

Золотов: «В двенадцать тридцать выход к объектам, в тринадцать тридцать начало движения».

«И в шестнадцать освобождаем город, — подытоживаю эту часть разговора. — Есть вопросы?»

Решили покормить войска прямо на месте. И немедленно прекратить выдачу пропусков на хождение ночью.

«Вместе с частями город должны покинуть военные коменданты префектур, — предупреждаю я. Обращаюсь к Кузнецову: — У меня есть договоренность с министром обороны, что вашей техникой разберете все завалы, все баррикады, которые были созданы для борьбы с «родной» армией».

Кузнецов: «Сейчас у меня в Москве пять инженерных машин разграждения. Автокранов негусто — шесть. Нужно организовать взаимодействие. Там пока ситуация неясна».

«Там» — значит на баррикадах, которые оберегались их защитниками, и были случаи, когда они ничего не давали военным трогать. Даже после того, как к шестнадцати часам войска покинули город, многие не верили, что можно дать «отбой», — напряжение минувших дней не могло спасть сразу.

Любопытно было наблюдать за этими двумя генералами, чьи фамилии для истории запечатлены стенограммой.

Держались они с достоинством, рассуждали со знанием дела, но сквозь это, внешнее, проглядывало другое: горечь, стыд за армию, ее офицеров, втянутых в зловещую и вместе с тем унизительную авантюру. Люди, посвятившие жизнь исполнению воинского долга, честно служившие, вдруг попали в позорную ситуацию. Стоило нам заговорить о Чрезвычайном комитете, чрезвычайном положении, комендантском часе, противозаконных приказах, они замолкали, не могли найти себе места. В конце концов согласились с нами, что войска с московских улиц должны быть убраны как можно скорее. Не успело завершиться совещание, где достигли согласия, позвонил командующий Московским военным округом и заявил, что расчет времени сделан неправильно и войска покинут город лишь через сутки.

Разговор с ним вышел жесткий, тяжелый, и перед тем как положить трубку, я привел последний аргумент:

— Не обманывайтесь, генерал, насчет нашей позиции, твердости требований. Если к шестнадцати часам в городе останется хоть один танк, мы будем жечь их…

Не знаю, что больше подействовало, мой решительный тон, понимание командующим, что битва проиграна и, играя с огнем, можно столкнуться с москвичами, но к четырем часам дня войска ушли.

Два утренних телефонных разговора с министром обороны и председателем ГКБ предшествовали появлению генералов в мэрии.

Маршал Язов сразу снял трубку телефона правительственной связи, словно ждал этого или, скорее всего, какого-либо другого, важного для него звонка.

— Москвичи возмущены тем, что в городе продолжают оставаться войска, — сказал ему. — Мы можем не сдержать гнев молодежи, готовой начать подручными средствами боевые действия против танков.

В ответ ожидал взрыва гнева, грубости, и вдруг слышу необычный для собеседника доверительный тон, даже извинительные нотки:

— Пожалуй, вы правы, вопрос пора решать. Мы ведь ввели войска, чтобы защитить город от грабежей, погромов…

Я не смог удержаться:

— Каких таких погромов?! Какие грабежи и погромы произошли до ввода войск? О чем вы говорите? Вы хотели испугать москвичей, заставить их склониться перед Чрезвычайным комитетом, который мы не признаем…

Язов не возражал.

— Да, пожалуй, пора принимать решение, — сказал он. — Пришлю к вам двух генералов… Когда вы хотите с ними встретиться?

— Немедленно! — ответил я, не ожидая такой щедрости.

Вместо командующего МВО приехал начальник штаба. Видимо, несостоявшемуся военному коменданту Москвы не хватило мужества явиться…

Современный город неприспособлен для революций. Все его структуры рассчитаны исключительно на мирную жизнь. Муниципальная власть аполитична по определению: она тратит столько сил и времени на поддержание обычного городского порядка, что любые стихийные массовые действа для нее — досадная помеха, нарушающая налаженный быт горожан. Вот почему, возражая против любых несанкционированных политических акций, я считаю, что дело не в окраске знамен, под которыми они выступают. А в том, что развязывать стихию толпы должно быть заказано всем.