Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

— На той неделе, — весело подтвердила бабушка.

— Ну вот, Ландзо, там и познакомишься с Марком. Идет?

Я вернулся только к вечеру. Ирна и Геррин утащили меня гулять по окрестностям. Причем не просто так, а верхом на лошадях. У них были четыре своих лошади. Дети остались дома, к ним пришли в гости соседи, и все вместе они затеяли какую-то сложную игру…

Я не очень-то хорошо езжу верхом. Помнилось, при каких обстоятельствах мне приходилось это делать последний раз. Но мы ехали не торопясь, в основном шагом, иногда переходя на мелкую рысь. Места вокруг и вправду были очень красивые.

Наверное, я еще не стал алкоголиком. Во всяком случае, когда я вернулся домой, пить мне совершенно не хотелось. Нет, не то, чтобы я почувствовал себя счастливым или успокоенным. Нет. И не то, чтобы я стал безоглядно доверять Энгиро и любить их. Между нами сохранялась дистанция — и возраста, и менталитета, и образования… все же ученые. Да и вообще — квиринцы.

Но почему-то мне просто стало легче. Восторга пробуждения к новой жизни или чего-то подобного я не ощущал. Просто вернулся к прежнему состоянию, дозапойному. Да, мне тяжело здесь, я по-прежнему одинок. Да, меня здесь никто не поймет никогда. И мне их не понять. Но все это не повод, чтобы умереть.

Мне даже было стыдно за свое малодушие… а ведь я клялся, обещал моим погибшим друзьям– я буду жить ради них. Я за них буду жить.

Так же, как Марк живет за своих двух погибших братьев. Растит детей за них, работает… так и я должен. Глазами Арни и Таро смотреть на мир. Всегда помнить о них. Всегда… Пока я жив, и они не умрут насовсем.

Я еще позанимался немного. Совсем забросил свою программу… нельзя так. Потом умылся, разделся и лег в постель.

И мне вдруг вспомнилась Пати.

С такой силой и остротой вспомнилась, что я сам поразился. Губы ее вспоминались, теплые, горячие даже, мягкие. Мы целовались с ней… удивительное это ощущение. И сама она вся, красивая такая… брови вразлет над темными, удивленными глазами. Ладная такая, маленькая, подвижная.

Я знаю — теоретически — что есть много девушек красивее. Но есть девушки — и есть Пати. Моя Пати. Навсегда моя. И если я забыл о ней, если не думал все это время (я вспоминал ее, впрочем, но как-то смутно), то только потому, что не до того мне было. Совсем не до девушек.

Правда, она верит в Общину… она такая общинница. И на последнем собрании она меня осудила.

Но откуда ей знать все подробности про меня? И даже то, что меня собирались арестовать — для нее-то это не было очевидно. Ну, с ее точки зрения я действительно был неправ… идя против общины.

А может быть… может быть, она в какой-то степени ревнует меня к друзьям. Бессознательно,конечно. Поэтому она и выступала против нашей дружбы.

А вот если привезти ее сюда, на Квирин… может быть, она поймет, что можно жить и иначе. Конечно, поймет!

И лежа в темноте с открытыми глазами, я понял вдруг цель своей дальнейшей жизни. Мы с Пати просто не поняли друг друга. У нас толком еще не сложились отношения. Но если есть во Вселенной девушка, которую мне суждено любить — то это только Пати. Я однолюб. А Пати мне уже встретилась.

Вернуться за ней на Анзору. Забрать ее. Она-то жива! И я сумею ей все объяснить… конечно, сумею! Я был в этом уверен. Я только заберу ее на Квирин, а тут уж она будет решать, хочет ли за меня замуж (ха, конечно, захочет… тут такое одиночество ощущаешь — за старвоса замуж выйдешь, если встретится!)

И с этой мыслью, совершенно успокоенный и примиренный, я заснул.

Здесь, на Квирине, много всяких странных праздников.

Лучше сказать, здесь очень мало общих праздников. Потому что люди-то все уж очень разные. Вот у нас в Лервене все праздники — общие. День Цхарна, День Победы, День Единства в Труде. А здесь общий праздник только один — это Новый Год. Судя по литературе — я сам еще Нового Года на Квирине не встречал.

Нет, впрочем, есть какие-то общие радостные даты — ну, к примеру, когда возвращается какая-нибудь крупная и важная экспедиция, которую все ждали. Или когда проходят испытания какого-нибудь супернового корабля. Но они не отмечаются как годовщины. Да и не празднуются всем-то народом…

И все-таки праздников на Квирине много. Только они все индивидуальные. Конечно, христиане, к примеру, празднуют Пасху и Рождество. Есть свои традиции в отдельных Космических службах. Но в основном празднуют — дни рождения (у нас вообще никто свой день рождения даже не знает), всякие личные и коллективные события. Например, когда спасатели кого-нибудь избавляют от смертельной опасности, спасенные должны устроить вечер в честь спасателей. Ну, так принято… никто, конечно, не возмутится, если этого не будет (иногда и не бывает). Но так принято, и обычно делается. А что, это же приятно — праздничный вечер устроить.

Я долго думал, почему здесь не празднуют, к примеру, день победы в последней сагонской войне. Но почитав кое-что по истории, понял. Во-первых, не было никакого дня. Война прекратилась постепенно. Во-вторых, не было и победы. Ну, победа в том смысле, что сагоны не добились своего — не захватили ни одну из планет Федерации. Но все же сагоны тогда сильно продвинулись в завоевании галактики, и все это до сих пор постепенно отвоевывается. Но это уже войной не считается почему-то.

Но я отвлекся. Так вот, в семье Энгиро собирались праздновать юбилей Открытия Гетеротропного Принципа. Во-первых, потому, что открыл его Геррин Энгиро. Во-вторых, потому, что этот принцип коренным образом (я не понял, как) изменил взгляды на поиск каналов и навигацию.

Я еще не изучил физику настолько, чтобы понять этот принцип. В общем, он заключается в том, что пространство неоднородно, что в некоторых его частях выходы в подпространство гораздо чаще, чем в других. Остается только искать эти области повышенной концентрации выходов. Но это все, наверное, звучит как ужасающая профанация, поэтому я больше не буду пытаться это объяснить.

В общем, Геррин — великий физик. Я это понял, когда приехал на праздник в дом Энгиро. Потому что туда собрался, наверное, весь Институт Физики Подпространства и еще представители всех других физических институтов, лабораторий и отделов. И еще там был Марк Энгиро и четверо его детей. Старшего мальчика я видел впервые, ему было двенадцать. Трехлетняя Лиль была на этот раз наряжена в очень пышное блестящее розовое платьице до колен и огромный белый с розовыми блестками бант, и в этом виде напоминала дивный тропический цветок. Не было только жены Марка — она по-прежнему находилась в экспедиции.

Геррин, очень изящный и подтянутый, в каком-то фраке, с цветком в петлице, стоял у одного из столов с бокалом в руке и разговаривал со всеми подряд. К нему подходили все новые и новые люди. Геррин сиял. Рука с бокалом, кажется, никогда не опускалась.

Ирна была очень занята. Тем не менее, увидев меня, она ко мне бросилась с радостной улыбкой: «О, Ланс, здравствуй, здравствуй, пойдем, я тебя покормлю». Она мне еще в первую встречу сказала, что я слишком худой. Хотя по-моему, я очень растолстел за последнее время. Ирна провела меня в Летний Зал… я даже не думал, что в этом маленьком доме могут быть такие огромные помещения. В Зале были по периметру расставлены столы с разной едой. Ирна подала мне огромную тарелку из розового стекла и стала накладывать на нее по ложечке разнообразных салатов и закусок. Очень скоро я начал протестовать, но Ирна никакого внимания не обращала на мои протесты. Наконец с наполненной тарелкой она проводила меня в угол, усадила в кресло и притащила еще бокал с какой-то темной жидкостью.