Святослав. Хазария - Юлия Гнатюк

– А я знаю отчего. Потому что волосы у тебя золотые, чисто листва осенняя, – серьёзно сказал Святослав и провёл по рассыпавшимся на сене шелковистым прядям.

– Да. Мама порой даже ревновала отца ко мне, так он со мной возился.

– А я слышал, будто отец твой поколачивал иногда мать Молотилиху…

Овсена помрачнела.

– Всё из-за вина греческого проклятого, ненавижу его! Отец потом винился перед матерью, и она всегда прощала его, потому что любила. Но мне каждый раз было так стыдно и горько… Я только недавно узнала, что у матери больше не было детей оттого, что отец спьяну как-то толкнул её, когда она была на сносях. Мать упала, ударилась, дитя выкинула – брат у меня должен был родиться, – и с тех пор больше не имела детей. А отец всё равно пить не бросил…

Святослав погладил Овсену по щеке.

– Я вино греческое не люблю, а ежели и выпью чего хмельного, то всё равно женщин не бью! – Он засмеялся.

– Я знаю, – отвечала Овсена.

– А я своего отца почти вовсе не помню, так, отдельные мгновения краткие… Любопытно, а где его звезда, я как-то об этом никогда не задумывался…

Они помолчали, глядя в небесную звездь. Их беседа текла тихим ручейком, иной раз прерываясь, а души продолжали говорить, паря, казалось, где-то высоко, в бездонной ночной сварге.

Святославу давно не было так хорошо, наверное, ещё с детства или с тех пор, когда старый волхв обучал его в Кудесном лесу.

– Знаешь, Овсена, я сейчас вспомнил, как жил в дремучем лесу у старого Велесдара. Он меня учил лес и зверей понимать, науки разные ведать. Эх, самое счастливое было время! А я старался вырасти поскорей, ратную науку познать, стать воином. Раньше было всё равно, а сейчас вдруг подумал: ежели б сгинул в сече, так и не изведал бы того, что открылось теперь…

Овсена ладошкой прикрыла уста Святослава:

– Не надо, Святославушка, Мару поминать, нам ведь так хорошо! – И, помолчав, осторожно спросила: – А с женой ты был счастлив?

– С Ладомилой? Был. Только совсем по-иному. Я толком и понять-то счастия не успел, как её не стало…

– Прости, – шепнула Овсена, – я поняла. А скажи… – девушка помедлила, не решаясь спросить, – а как…

– С Малушей? – нехотя закончил Святослав. – То была не любовь. Не желаю об этом сейчас говорить, после как-нибудь…

– А сыновья? – не унималась Овсена. – Как они?

– Растут, – пожал плечами Святослав. – Матушка о них заботится, я, когда дома бываю, навещаю их. Только тесно мне в тереме, что дикому зверю в клетке, не могу там долго быть… Да и в Киеве тесно. Простор люблю, волю, степь широкую, небо бескрайнее над головой.

– Оттого, видно, и прозвали тебя Русским Пардусом…

– Ты и сие про меня ведаешь? – удивлённо поднял голову Святослав.

Овсена ласково провела рукой по его щеке.

– Глупенький! Я ж все эти годы про тебя каждое слово ловила. После той встречи на Подольском погосте поминанием твоего имени только и жила!

Они проговорили так почти всю ночь и лишь под утро уснули, крепко обнявшись и утонув в сенном духе.

«Чудно, – подумал, засыпая, Святослав. – Разговорился, будто дитя, совсем на меня не похоже…»

С той поры начались их тайные встречи. И Святослав дивился переменам в себе. Ещё недавно он полагал, что ничего нового после Ладомилы, а особенно после Малуши познать не может. Ладомила – ласковая, добрая, глядящая на него восторженными очами. И сыновья, во многом напоминающие мать, особенно Ярополк. Малуша – хитрая и изощрённая в постельных утехах, – от неё осталось неприятное воспоминание собственного падения и настороженность по отношению к женщинам. К сыну Малуши Святослав старался относиться так же, как и к сыновьям Ладомилы, но ему казалось, что в маленьком Владимире также проступали черты материнского характера, и в глубине души это было неприятно.

И вот появилась Овсена. Сильная, независимая, гордая, как сама Русь. И такая же ласковая и добрая, умеющая любить безо всякой оглядки и корысти. Такую любовь можно заслужить только истинными достоинствами. Он уже понял, что дети, особенно мальчики, почему-то больше свойств берут от матерей. Потому с большой долей вероятности можно было сказать, что сын, рождённый от Овсены, вырастет таким же сильным, гордым и прекрасным душой и телом.

Но пока он встречался с Овсеной, довольствуясь только объятиями и поцелуями, и чувствовал себя самым счастливым на белом свете. Ещё недавно Святослав ни за что не поверил бы даже самому Великому Могуну, если бы тот сказал, что близким другом, которому можно поверять самые сокровенные тайны и изливать душу, может стать женщина. И даже не умудрённая опытом жена, а юная дева, которой он, бывалый воин, отец троих детей и князь Руси, станет доверять свои помыслы и выслушивать её мнение.

У Святослава за спиной будто выросли крылья, а силы удесятерились. Молодые дружинники горящими от восхищения очами следили, как ловко управляется князь с двумя мечами, с мечом и ножом, мечом и щитом, копьём, луком, дротиком либо просто голыми руками расшвыривает нескольких дружинников на голову выше ростом. В каждом движении Святослава, в его мягкой кошачьей походке сквозила бьющая через край сила и уверенность. Темники с тысяцкими одобрительно цокали языком и говорили молодым воинам:

– Учитесь, молодцы, у князя удали и мастерству ратному!

А ближе к ночи Святослав куда-то исчезал. Среди дружинников пошли слухи, что князь ездит к волхвам и получает от них кудесную силу, ещё крепче прежней.

Раза два, а то и три в седмицу, как только засыпала уставшая от дневных забот Молотилиха, так же неслышно исчезала со двора и Овсена. Молотилиха считала, что дочь гуляет с Олешей, и ворчала, что тот не засылает сватов.

Олеша чувствовал, что с Овсеной что-то происходит. Она избегала его, будто неуловимая тень. Он не мог понять, отчего девушка опять вдруг стала неприступной и своенравной, особенно после того праздника, где она была так весела и счастлива и всё уже казалось решённым. Настойчивость Олеши становилась всё сильнее, и Святослав решил отправить его с дежурной тьмой на замену стоящей у Курянских границ.

– Знаешь, Святославушка, Олеша о чём-то догадывается! – поделилась тревогой Овсена, когда они встретились в пустующей охотничьей избушке. – Перед отъездом хмур был и угрюм, а я отчего-то боюсь ему рассказать… Неладно получается, таимся ото всех, будто лихие люди…

Она прижалась к плечу Святослава, сидя рядышком и наблюдая, как огонь в печи поглощает берёзовые поленья. На дворе уже начались холода.

– Давай, Овсенушка, я завтра же тебя матушке представлю как мою избранницу на веки вечные! – Он положил свою большую ладонь на девичьи пальцы и почувствовал, как они вздрогнули.

– Боюсь я, Святославушка, и матушки твоей, и терема… – испуганно произнесла Овсена.

– Ну что ты боишься, – пытался уговаривать Святослав, – матушка сама когда-то простой дивчиной, как ты, была, потом отец её увидел…