Штамм. Начало - Чак Хоган

– Джоан, ты вроде неважно себя чувствуешь.

«Джоан» Нива произносила как «Джон», а «чувствуешь» – как «чувствуш», в манере островитян опуская вторую гласную.

– Ох, просто немного переутомилась.

Джоан проглотила таблетку мотрина,[55]следом две – флексерила,[56]после чего села к кухонному острову и открыла «Прекрасный дом».[57]

– Ты должна поесть, – сказала Нива.

– Трудно глотать, – ответила Джоан.

– Тогда суп, – провозгласила Нива и тут же перешла от слов к делу.

Нива была как мама для всех Лассов, не только для детей. А почему бы Джоан и впрямь не ощутить на себе материнскую заботу? Видит Бог, ее настоящая мать – дважды разведенная, живущая в собственной квартире в городе Хайалиа во Флориде – лаской ее не баловала. А самое главное – если слепое обожание Нивы начинало очень уж донимать, Джоан всегда могла придумать для нее какое-либо поручение и отправить куда подальше в компании детей. Лучший. Семейный. Контракт. Всех. Времен.

– Я слышать про ароплан. – Нива взглянула на Джоан, орудуя консервным ножом. – Очень нехорошо. Злой дух.

Джоан улыбнулась: ох, уж эта Нива и ее милые тропические суеверия… – но улыбку резко оборвала острая боль в челюсти.

Пока миска с супом медленно вращалась в жужжащей микроволновке, Нива подошла к кухонному острову, внимательно посмотрела на хозяйку, приложила шероховатую коричневую ладонь к ее лбу, а затем легонько прошлась своими пальцами с сероватыми ногтями по шее Джоан в области гланд. От боли Джоан отшатнулась.

– Сильно пухла, – констатировала Нива.

Джоан закрыла журнал.

– Наверное, мне лучше вернуться в постель.

Нива отступила на шаг и как-то странно посмотрела на нее.

– Тебе лучше вернуться в больница.

Джоан рассмеялась бы, если бы знала наверняка, что это не причинит боли. Вернуться в Куинс?

– Поверь мне, Нива. Мне гораздо лучше здесь, в твоих надежных руках. А кроме того… ты уж согласись с мнением специалиста. Вся эта история с больницей – страховой трюк, придуманный авиакомпанией. Она служит их выгоде – не моей.

Поглаживая опухшую, зудящую шею, Джоан представила себе грядущий судебный процесс, и настроение у нее сразу улучшилось. Она окинула взором кухню. Удивительное дело: дом, на ремонт и обновление которого она потратила столько времени и денег, вдруг показался ей… бедным и убогим.

«Каминс, Питерс, Лилли… и Ласc»!

На кухню с воплями прибежали дети – Кин, старший, и Одри, совсем еще малышка: они поссорились из-за какой-то игрушки. Их пронзительные голоса огненными иглами пронзали голову Джоан, и она с трудом подавила желание надавать им оплеух, да так, чтобы эти сопливцы разлетелись в разные концы кухни. Взяв себя в руки, Джоан сделала то, к чему обычно прибегала в таких ситуациях: перевела агрессию, направленную против собственных детей, в русло притворного энтузиазма. За этим энтузиазмом ее злобная натура порой пряталась как за каменной стеной.

Джоан закрыла журнал и возвысила голос, чтобы дети наконец умолкли:

– Хотите иметь по собственному пони? А собственный бассейн хотите?

Джоан была уверена, что именно предложенная ею щедрая взятка утихомирила детей. Однако же Одри и Кин замолчали совсем по другой причине: они замерли на месте, до смерти испугавшись жуткой маминой улыбки – неестественной, приклеенной, клыкастой, – улыбки, в которой читалась неприкрытая ненависть.

И только для Джоан секунды мгновенно наступившей тишины были мигом наивысшего блаженства.

* * *

На номер 911 поступило сообщение: голый мужчина у выезда из тоннеля Куинс-Мидтаун. В полицейском радиообмене сигналу был присвоен код «10–50», что в переводе на обычный язык означало: «нарушение общественного порядка, приоритет низкий». Патрульное подразделение 17-го полицейского участка прибыло через восемь минут и обнаружило большую пробку, не обычную для этого места в воскресный вечер. Несколько водителей жали на клаксоны и указывали пальцами в северном направлении. Подозреваемый направился туда, кричали они, толстяк, вся одежда на нем – красная бирка на большом пальце ноги.

– У меня в машине дети! – ревел водитель помятого «Доджа Каравана».

Полицейский Карн, сидевший за рулем, переглянулся со своим партнером, полицейским Лупо:

– Думаю, обыкновенный тип с Парк-авеню. Завсегдатай секс-клубов. Перебрал Экса перед групповухой.

Полицейский Лупо отстегнул ремень безопасности и открыл дверь машины со своей стороны.

– Я займусь регулированием движения. Красавчик – твой.

– Ну спасибочки, – ответил полицейский Карн захлопнувшейся двери. Он включил мигалку и терпеливо подождал – за спешку ему не платили, – пока затор хоть немного рассеется, чтобы можно было двинуться дальше.

Карн медленно поехал по Первой авеню, пересек Тридцать восьмую улицу и тронулся дальше, поглядывая по сторонам на каждом перекрестке. Голого толстяка, свободно разгуливающего по улицам, вряд ли будет трудно заприметить. Люди на тротуарах выглядели нормальными, не извращенцами. Один добропорядочный гражданин, куривший возле какого-то бара, увидел ползущий патрульный автомобиль, подошел поближе и указал вперед.

На 911 поступили второй и третий звонки: по ним выходило, что голый мужчина бесчинствует уже около штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. Полицейский Карн нажал на газ – с этой историей пора было заканчивать. Он проехал мимо подсвеченных прожекторами флагов стран – членов ООН, развевающихся перед штаб-квартирой, и подкатил к входу для посетителей в северной части здания. Здесь повсюду стояли синие заградительные барьеры и торчали бетонные надолбы, призванные не допустить прорыва к зданию автомобиля с террористом-смертником.

Карн притормозил у полицейского наряда, скучающего возле барьеров.

– Вот что, джентльмены, я тут ищу голого толстого мужчину…

Один из полицейских пожал плечами.

– Могу дать тебе парочку телефонных номеров.

Габриэля Боливара отвезли на лимузине в его новый дом на Манхэттене. Недавно Боливар купил и объединил два таунхауса на улице Вестри в Трайбеке. Ремонт и перестройка еще продолжались. После завершения всех работ площадь его нового жилища должна была составить тысячу шестьсот квадратных метров: тридцать девять комнат, выложенный мозаикой бассейн, апартаменты для шестнадцати слуг, звукозаписывающая студия в подвале и кинотеатр на двадцать шесть мест.