Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

вместе с колыбельной песней матери, рассказами отца о битвах за нее.

Она для меня начиналась с горы, что возвышалась перед окнами школы, и кончалась речкой за аулом.

Каждый день на уроках, на пионерских сборах я слышала, как мужественно защищают Родину ее сыновья и дочери.

Зоя Космодемьянская! Тропинка, проложенная в снегу ее босыми ногами, от избы до эшафота, горела во мне огнем.

А я, что сделала я для Родины? И вот я решила бежать на фронт.

Оказалось, что наши мальчишки тоже не дремлют. Они уже готовятся: переплывают ледяную реку, взбираются на скалы высоко над пропастью и даже втыкают под ногти иголки, воспитывая в себе мужество. Я выследила их, когда они по одному крались в пещеру. Там горела лампа: видно, изловчились украсть из дому драгоценный керосин. На камнях сидело четверо. Трое из них уже были сиротами. В углу пещеры стояла широкая доска, и на ней углем нарисован Гитлер. Его портрет был изрешечен дырками. Хамид крикнул: «Матросовцы, в атаку!» И ребята схватили самодельные шашки с воткнутыми в них гвоздями и бросились на Гитлера. «Разве деревянной шашкой убьешь? — подумала я разочарованно. — Это же детская игра. И Гитлер тоже ненастоящий. Нет, надо достать настоящее оружие и бежать на фронт». С этой дерзкой мыслью я смело шагнула в пещеру.

«Вражеская разведка!» — крикнул командир. «Нет, свои», — поспешила ответить я, немного испугавшись, как бы они не набросились на меня с шашками. Хоть и ненастоящие, а все же с гвоздями.

— Пароль! — грозно выкрикнул командир, и все четверо выросли передо мной.

— Я… я… не знаю, — растерялась я. — Можно мне вступить в ваш отряд?

— Девчонок не берем! — хором ответили они.

— А Зоя Космодемьянская? А Лиза Чайкина?.. Они, по-вашему, кто? — наступала я на них.

— Смотри-ка, в герои захотела, — подмигнул ребятам Хамид.

— А небось, как увидит фашиста, сразу завизжит: мама! — поддакнул кто-то.

— И вовсе не завизжу, — обиделась я. — Знаете что, возьмите меня медсестрой.

Ребята помолчали, раздумывая.

— А что! — наконец сказал Хамид. — Это мысль. Медсестра нам, пожалуй, нужна.

— Ну вот видите, — обрадовалась я. — Я вам буду раны перевязывать и вообще…

Так я вступила в отряд. А потом в голове моей появилось столько планов, что я едва успевала высказывать их: во-первых, надо немедленно начинать готовиться к побегу. Во-вторых, для этого необходимо достать настоящее оружие: с деревянными шашками на фронте не повоюешь! В-третьих, нужны противогазы. Их можно выкрасть из военного кабинета.

Не долго думая, мы приступили к исполнению своих планов. Прежде всего надо было принести из дома холодное оружие. А это задача не из легких, потому что почти все кинжалы, бурки и седла уже были отправлены на фронт. Моя мама тоже отдала отцовскую шашку, кинжал и белую праздничную бурку. Но я знала, что у тети Умужат под ларем лежит простой чабанский кинжал. Его я и добыла без особого труда. Ребятам тоже удалось кое-что раздобыть.

Самой трудной казалась нам «Операция противогаз».

Руководить ею поручили мне. Целую ночь накануне урока военного дела моя голова работала, как мельничный жернов, бесконечно мелющий муку. Не знаю, правда, из всего, что я намолола, была ли хоть горсточка муки, пригодная для хинкала. И то сказать, шуточное ли дело — возглавить операцию военного значения. В конце концов я уснула с мыслью, что ценой жизни или смерти мы должны осуществить наш замысел.

Первая часть операции прошла успешно. Наш учитель Омар, только что вернувшийся с фронта без руки, доверчиво привел нас в кабинет. Как только мы вошли, я схватила со шкафа несколько книг, описывающих, как обращаться с оружием, и сунула их в сумку. Несколько учебных пуль мне тоже удалось положить в карман Ахмеда.

Теперь предстояло выкрасть ключ. Связка ключей висела на стене. Когда Омар отвернулся, я схватила ее. Но ключи оказались так сильно сцепленными стальным колечком, что я не могла его разъединить. А всю связку взять не решилась: ведь в школе не откроется ни одна дверь и может выйти крупный скандал.

Тогда мысль моя заработала в другом направлении. Из кабинета на школьный участок выходило три окна. Правда, кабинет находился на втором этаже. Но разве это препятствие? И вот, делая вид, будто смотрю на участок, я незаметно откинула сначала нижний, потом и верхний крючок рамы.

Ночью мы встретились у школы. Дождавшись, пока луна скроется за тучами, наш отряд приступил к действию. Мы с Хамидом должны были пролезть в кабинет, а остальные принимать то, что мы сбросим. Все шло как надо. Мы беспрепятственно достигли окна, толкнули раму, она сразу же растворилась, и перелезли через широкий подоконник. Затем вниз полетели противогазы и винтовки. Нам повезло: мы нашли даже бинокль, правда, без стекол…

Прыгая вниз, я подвернула себе ногу и по дороге обратно все время хромала. Но разве настоящий боец станет обращать внимание на такую мелочь? Наоборот, я чувствовала себя гордо, как будто получила первое ранение. И, по-моему, ребята завидовали мне со страшной силой.

Перед побегом на фронт мы встретились у родника. Этот родник был далеко в горах. Каждая женщина, провожая на фронт или в армию мужа, сына, отца, непременно приходила с ним сюда, чтобы напоить его водой из этого родника. Считалось, что в роднике священная вода, в которой бурлит само мужество, вливая в сердца такую любовь к Родине, которую нельзя ни выбить пулей, ни выжечь огнем. Родник с виду маленький. Кажется, в нем всего несколько пригоршней воды. А на самом деле он неиссякаем, хоть черпай из него днем и ночью.

А вокруг родника росли огненные цветы пожарки. Они отражались в воде, и казалось, будто родник кипит вспененным огнем. Напившись из родника, мы наугад пошли на фронт.

Но скоро оказалось, что идти не так-то легко, особенно когда у тебя за спиной противогаз, на груди бинокль, а в руках винтовка.

Кроме того, ныла подвернутая нога. Сначала слабо, потом все сильнее и наконец стала тяжелее камня. При каждом шаге мне хотелось кричать, но я сдерживалась, боясь, как бы ребята не отправили меня обратно. Сквозь горячий туман я вспоминала Зою, что погибла в муках, не открыв врагам даже своего имени. Пашу Савельеву, которую фашистские палачи заживо сожгли на костре. Разве им не было больно? Разве они не терпели? А тут, подумаешь, подвернулась нога!..

Но, как я ни крепилась, все же настал момент, когда я больше не могла сделать и шагу. Я села на камень и собралась заплакать — от боли, от обиды, от унижения, от