Возвращение Одиссея. Будни тайной войны - Александр Надеждин

«Прибалт» снова быстро переглянулся со своим сидящим на банкетке визави в юбке, аккуратно положил на стол просмотренную им книгу, улыбнулся девушке-продавщице и, неспешно подойдя к уже принявшей вертикальное положение обладательнице лилового костюма, обменялся с ней несколькими короткими фразами. В это время прозвучал второй звонок. Кавалер вежливо предложил даме, которая была значительно ниже его ростом, руку и, подстраивая под нее свой шаг, повел ее по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж театра, занимаемый ложами и бельэтажем.

В принципе в облике этой женщины не было ничего необычного, способного привлечь к себе какое-то особое, повышенное внимание. Она отличалась абсолютно неброской наружностью: невысокая, худощавая, даже немного суховатая фигура; короткая, почти мальчишеская стрижка; рыжеватого цвета волосы. Но Олег, который еще раз, уже повторно, набрал всё никак не желающий ему отвечать номер, очень хотел увидеть ее глаза. И ему это удалось, правда, не прямо, а немного сбоку, под углом, но этого все равно было достаточно для того, чтобы у него немного заныло внутри. Нажав на телефоне кнопку отбоя, Иванов, с легким елеем во взоре, посмотрел на сестру.

– Может... лучше все-таки сходим... посмотрим, раз пришли. Хотя бы первый акт. А там... видно будет. – Правда, буквально тут же он, даже не осознанно, а скорее как-то непроизвольно, бросил быстрый взгляд в сторону лестницы, провожая взглядом поднимающуюся сейчас по ней пару.

Ольга, перехватив этот взгляд, опустила вниз глаза. Подняв их опять, она внимательно и уже без всякой улыбки посмотрела на брата.

– А где у нас места?

– У нас? Э-э... – брат полез было в карман за билетами, но, так и не достав их, небрежно бросил, махнув рукой: – А... там, на балконе.

– Ну ладно... – после некоторой паузы пожала плечами сестра. – Пойдем, посмотрим. Раз пришли.

Через пару минут они уже входили в тускловато освещенное помещение бельэтажа, слегка нависающего над задней частью расположенного под ним внизу партера. Остановившись в боковом проходе и достав из кармана билеты, Иванов, как бы желая сориентироваться, быстро, но внимательно оглядел лежащий перед ним зал, который был заполнен едва ли наполовину. И хотя представление должно было вот-вот начаться, было ясно, что аншлага сегодня явно не будет. При повторном беглом осмотре Олег обнаружил интересующую его пару, которая заняла места в самом центре первого ряда, откуда очень хорошо, сверху, просматривалась не только сама сцена, но и добрая половина всего низлежащего партера.

– Пошли, нам на третий ряд, – приглашающим жестом кивнул он все это время молча наблюдавшей за ним сестре.

– Может, на первый сядем? Все равно народу мало, а там места есть. Вон все пересаживаются, – предложила сестра.

– Да ну, неудобно, – вполголоса протянул Олег.

– Неудобно... смотреть?

– Неудобно... вообще. Сейчас люди придут, сгонят.

– Откуда ты знаешь, что они сейчас придут?

– Я так думаю! – веско ответил, подняв вверх указательный палец, Олег и, взяв Ольгу за руку, потянул ее в проход зияющего отдельными пустотами третьего ряда. Он, правда, не думал, а знал наверное, что именно в первом ряду бельэтажа свободных мест точно не будет, поскольку именно туда хотел сам купить билеты днем ранее, чтобы иметь возможность без всякого напряжения, спокойно держать во время спектакля в поле своего зрения сидящего на пятом ряду, в партере, Бутко. Но, по всей видимости, бог или судьба знали, какие места ему следует уготовить.

Опустившись рядом с сестрой в свое кресло, Иванов оказался на два ряда и четыре секции сзади и чуть сбоку от дамы в светло-лиловом костюме, профиль которой он мог теперь очень удобно и без всяких лишних усилий наблюдать. Он тут же извлек из бокового кармана пиджака полученный им от гардеробщицы маленький театральный биноклик и поднес его к глазам. Сначала бинокль был направлен строго прямо, по направлению к закрытой огромным занавесом сцене, потом медленно сдвинулся чуть влево. Прокрутив колесико, меняющее фокусное расстояние, и настроив объективы бинокуляра на нужный объект, Олег непроизвольно сглотнул слюну.

Прямо перед ним, так, что, казалось, протяни руку, и можно было дотронуться, он увидел рыжеватую короткую, почти мальчишескую стрижку, тонкую женскую шейку над лиловым отложным воротничком и небольшое аккуратное ушко, без мочки, не очень красиво как бы врастающее своим нижним краем в кожу, сразу за окончанием щеки. Но самое интересное, что сразу привлекло внимание оперработника, была прилепленная к этому ушку платиновая сережка в форме цветка с круглым изумрудом в центре и с изогнутыми лепесточками по краям, усыпанными мелкими бриллиантовыми песчинками.

Иванов опустил руку с зажатым в ней биноклем и, сделав глубокий выдох, сглотнул слюну. Он чувствовал, как у него заколотилось сердце. Теперь он уже ни на йоту не сомневался в том, что перед ним сейчас, через ряд и на четыре места левее, сидят те самые настоящие «клиенты», ради выявления которых он здесь, собственно, и находился, и не только он один, а еще куча всякого ведомого и неведомого ему служивого люда.

Олег успел машинально обменяться с сестрой парой каких-то малозначащих фраз, когда прозвенел третий и последний звонок. В зале медленно погас свет, вместо этого под перекрестными лучами прожекторов ярко осветилась сцена; остатки припозднившейся или задержавшейся в буфете публики торопливо пробирались между рядами; на пустые чужие места передних рядов коршунами стремительно опускались самые расторопные обитатели галерки.

На сцене вскоре появились двое уже немолодых, но неплохо сохранившихся актеров, вернее, актер и актриса – обоих Иванов знал и по другим спектаклям, и по не очень частым и не самым главным ролям в кино. Они играли, один – какого-то представителя жилконторы или ДЭЗа, другая —домработницу у разбитной торгашки-челночницы, которая по ходу действия тоже потом объявилась в самый неожиданный момент и которую играла еще более известная, хотя и более молодая актриса. Актеры, как Олегу показалось, без особого энтузиазма разыгрывали весьма незамысловатую интригу, вставляя в довольно нудные диалоги плосковатые и порой даже откровенно пошлые шуточки. Впрочем, он сейчас практически не следил за происходящим на сцене действием, находясь в немного нервном состоянии ожидающего выстрел стартового пистолета спринтера. В голове его происходил какой-то непонятный круговорот мыслей, которые в конечном итоге всегда возвращались к сидящей перед ним на первом ряду паре и к вопросу о том, что ему, прежде всего, надо будет сделать в постепенно все более и более приближающемся антракте, который, наконец, наступил, под аккомпанемент жидких, разрозненных аплодисментов.

– Ну как? – повернулся Иванов к сестре, вжавшись до отказа в своем кресле, чтобы пропустить спешащих покинуть зрительный зал соседей, и краем глаза следя за объектами своего интереса, тоже уже поднявшимися и пробирающимися к выходу. – Понравилось?

– Не то слово, – ответила сестра. – Очень впечатляюще.

– Ну... пойдем, что ли, тоже выйдем, – поспешно предложил ей брат, не желая развивать эту тему и, самое главное, упускать из виду женщину с изумрудными цветочками на ушах и ее спутника с литовским носом.