Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

М-да, а не развивалось ли дельце следующим образом? Дмитрий Васильевич – известный любитель изящной словесности, состоит в «Арзамасе», а тут князь Голицын ястребиным взором подыскивает жертву. «Изволите потешаться над стилем письма уважаемого адмирала Шишкова, юноша? Так недалеко и до критики морских манёвров, м-да…» – «Это спор литературный, князь» – «Ах, вы знаток изящества! Прекрасно образованы, я слышал. А вот вам задача по плечу: чем похабничать с Пушкиным, лучше-ка отправляйтесь в Царьград, послужите там Отечеству. Я отпишу графу Строганову немедленно. В посольстве есть вакансия секретаря… Да, и моя личная просьба. Вы ведь владеете греческим, латынью. Отыщите мне там кое-что из Тита Ливия или Диодора, про его египетские похождения, лучше папирус. Впрочем, это шутка. Настоящее задание вы получите на месте».

В какую-то минуту, уж не в Каире ли у Карно, Дашков догадался, что вторая просьба важнее первой. А я теперь достоверно узнал из записки, что вовсе не Диодора Сицилийского поручили ему разыскать, а Джованни Пико. И, по всему судя, какую-то рукопись он нашёл. А Воробьёв аккуратно зарисовал знаки манускрипта, который им, конечно, не позволили вынести из сераля. И уж точно они спешили, иначе не оставили бы улик. Но что причиной их спешки – боязнь оказаться раскрытыми или страх перед зловещими знаками – вот что хотелось бы мне узнать, и не потому вовсе, что подвинуло бы моё следствие, а чтобы ощутить на своей шкуре, чего опасаться мне.

Итак, исполнительный Дашков выполнил свою часть поручения. Но, вернувшись в Россию и получив положенную часть вознаграждения в виде блистательной карьеры, этот талантливый и умный человек догадался, в какой смертельной игре оказался невольным участником. Нашёлся кто-то, кто явился за разъяснениями или пришёл с угрозой – и испугал не на шутку, раз и теперь он после многочисленных просьб нашёл встретился с Андреем Муравьёвым чуть ли не заговорщицким манером. И вот тогда, спустя годы после отставки с дипломатической службы, он начинает публиковать в «Северных Цветах» нелепые с первого взгляда опровержения своему визиту в опасный по сию пору сераль. Но уж, конечно, даже если он и не простой исполнитель чужой воли, то не состоит и в числе главных заговорщиков – куда более могущественный некто заправляет всей этой интригой.

Так почему же Дашков писал о Тите Ливии и прочих, да так настойчиво отрицал своё проникновение в сераль, споря с наследниками Скарлата Караджи? Первый вопрос можно объяснить простым рассуждением. Попытка проникнуть в библиотеку не могла остаться незамеченной. Но объяснить её можно простым желанием отыскать рукописи, исчезнувшие после падения Константинополя в 1453 году, например фрагменты «Истории» Диодора. Тут выстраивалась логика странная: «Во-первых, в сераль меня не пустили, во-вторых, никакого Диодора я там не нашёл». Второй вопрос оказался сложнее. Но теперь у меня на коленях лежали две книжки «Северных Цветов» на 1825 и 1826 год, удачливо обнаруженные мною в посольской библиотеке, и я жадно и придирчиво восстанавливал в памяти некогда бегло прочитанное. (Меня позабавило и разозлило то, что многие страницы были не разрезаны – многие, но не те залистанные, кои теребил и я.) Коротенькое известие в три сотни слов о греческих и латинских рукописях без подписи автора – что это, как не тревожная попытка бросить камешек в ночном лесу, нащупывая путь: эй, есть там кто-нибудь? И вдруг отовсюду вспыхнули чьи-то хищные глаза – оказывается, за этим делом следят, и только ожидают неверного движения; наложишь тут в штаны! Явно приходится к месту мнение Муравьёва, что вся невольно затеянная Дашковым переписка длиною в год – знак, сигнал для кого-то, но не для широкой публики, которой дела нет до таких тонких материй. Но кого? Того, кто сам ищет эти рукописи, или того, кто ищет тех, кто эти рукописи уже отыскал? Первые жёлтые зрачки вспыхнули в Италии. Инкогнито раскрыто вмиг и таиться дольше бесполезно, потому вторая статья пространнее и туманнее. Но почему наследники валашского господаря решительно опровергли визит своего предка в серальское книгохранилище, а не в сам сераль? Какую опасность могли навлечь на них сии публично опубликованные сведения в отдалённом издании? Сведения, полученные, со слов Дашкова, из надёжного источника. Уж слишком не похож Дмитрий Васильевич на опрометчивого человека, чтобы писать такое мимоходом. Опровергать Дашкова бросился некий «Всеобщий Бюллетень» из Болоньи, издатель которого не поленился обратиться к правнуку того Караджи, и сего более, малоинтересную заметку того бюллетеня зачем-то поспешно перепечатал «Московский Телеграф». И, что вовсе необъяснимо, Дашков даёт пространный на сей раз ответ, настаивая на своей правоте, а именно том, что библиотеку посещали-таки европейцы, но никак не он сам. Какую игру повёл он в новой статье – оборонительную, пытаясь отвести удар от своих покровителей, или более тонкую и сложную, свойственную его непростой натуре – намекнув на здравствующего недруга?

Но зато теперь ясно: не одно тайное общество – несколько их стремятся к одной цели, строя козни друг другу, и, кажется, я угодил в самую гущу их борьбы. Только в этом предположении факты моих приключений начинают ложиться в прокрустово ложе неумолимой логики. Беранже предупреждал меня: «не важно, какую – важно, чью сторону вы изберёте». Тогда я понял его неверно. А верно было бы так: он убеждён, что я состою в рядах другого тайного общества, того, с которым они воюют за первенство. И пытался переманить меня или уничтожить, завладев найденным мною. Но вот беда: если то, другое общество держит мою судьбу за горло, то и они мне тоже вовсе не друзья. Предатели и отступники вроде Артамонова и Карнаухова, а также неистовый князь Прозоровский в новом свете выглядели сальными свечками среди двух громадных огней, меж коими угораздило меня очутиться, и такое положение меня не радовало.

А обнадёживать в таком повороте могли два обстоятельства. Первое, бытийное – я ещё жив и на свободе. Второе, философское: не проникнув в сераль, то есть не разрешив частной задачи, я всё же приблизился к разгадке даже более, чем рассчитывал (и более, чем получил бы, проникнув туда). Не так уж неразумны слова Ермолаева о том, что зачастую нужно искать целого, пренебрегая частным.

Уже на первых страницах книги Андрея, переданной мне старшим братом его для правителя Египта, я вычитал, что неимением кораблей в Яффу, отплыл он по предложению некоего Россетти с ним в Александрию на венецианском корабле. Не тот ли это консул, которого упоминал Беранже? О самом полковнике не говорилось ни слова. Фамилия Россетти, теперь конечно, не могла не настораживать меня, но теперь кольнуло меня и то, что своего Россетти Артамонов повстречал через некоего Галаки, приехавшего как раз из Болоньи. То, что это два разных человека, сомнений не было, иначе в одно и то же время должен был он гулять по окрестностям Флоренции с Артамоновым и плыть из Константинополя с Муравьёвым, но всё же они не могли совсем не быть связаны.

Жалел я об одном: рядом со мной не было Прохора, который нелепыми своими предположениями часто наводил меня на верную мысль. Впрочем, до поры все мои догадки оставалось лишь гипотезами, но к своему возвращению в Константинополь рассчитывал я иметь доказательства на руках. Для этого мне нужно узнать, что Митридат переводил для графа Пико? В пределах пятисот вёрст никто лучше Карно на это ответить не мог.