Вершина холма - Ирвин Шоу

– Чудесно. Если только вы не будете заняты с мадам.

– О, ты уже знаешь, что я прикреплен к ней?

– Новости летят быстро. Город маленький…

– Как она катается?

– Отлично. – В тоне девушки снова появилась снисходительность, на этот раз не имеющая отношения к цвету ее кожи. – Для своего возраста.

Майкл улыбнулся:

– А знаешь, я ее старше.

Рита по-детски засмеялась:

– Опять я… Извините.

– Все в порядке, – сказал Майкл и подумал, что ему следует привыкнуть к тому, что сверстники Риты считают всех, кому за тридцать, дряхлыми стариками, стоящими на краю могилы.

Они кончили пить и подошли к «порше». Рита больше не возражала против того, чтобы он нес обе пары лыж.

Майкл укрепил лыжи на стойках, сунул палки назад, и Рита с комфортом устроилась на переднем сиденье.

– Мистер Сторз, можно вас о чем-то попросить?

– Конечно.

– Тогда поедем медленно. Я хочу, чтобы все увидели меня в этой машине.

Майкл не спеша поехал по главной улице городка. Рита небрежно помахала двум знакомым, не переставая возбужденно болтать. Лыжи вовсе не главное ее увлечение, сказала девушка, больше всего на свете она хочет стать певицей. Она поет в церковном хоре, даже солирует, но это совсем не то.

– О чем я мечтаю на самом деле, – призналась Рита, – так это выходить на сцену в экстравагантном костюме, в перьях, блестках и высоких сапогах, мой любимый цвет – красный, наверно, из-за «Дип пепл»[16], толпа орет в двадцать тысяч глоток «Рита! Рита!», а я беру в руки микрофон и выдаю одну песню за другой, все сходят с ума, ломают кресла и колесят по свету за мной и моей группой – Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Париж… а деньги сыплются так быстро, что мне приходится нанять трех человек с высшим образованием, чтобы они успевали их подсчитывать!

Майкл улыбнулся наивному представлению о красивой жизни, он надеялся, желая Рите добра, что ее мечты никогда не сбудутся. Но у него не хватило мужества напомнить девушке о многих популярных певцах, поклонники которых вытворяли в их честь Бог знает что, а сами они гибли от наркотиков или совершали самоубийства, не дожив до тридцати лет. Вместо этого он сказал:

– У меня есть один друг, француз, прекрасный музыкант, он играет на пианино и поет в барах. На днях он приезжает сюда, я попрошу его послушать тебя, он сможет дать немало ценных советов.

– Вы шутите… – От радости она лишилась дара речи.

– Нет. Честное слово.

– Мистер Сторз, вы самый добрый человек, какого я встречала.

– Надеюсь, – сказал он, смущенный силой ее чувств, – ты еще встретишь немало добрых людей, гораздо добрее меня.

Последние несколько сотен ярдов до отеля она ехала, откинув голову на обтянутый кожей подголовник и закрыв глаза, лицо ее светилось мечтательной улыбкой.

Когда он снимал ее лыжи со стоек, она сказала:

– Вам надо убрать свои тоже. Здесь крадут лыжи. Грин-Холлоу сейчас – настоящий рай, но вместе со снегом тут появляются разные мерзкие типы.

Рита заспешила навстречу трудовому дню, а Майкл послушно снял лыжи со стоек и отнес их вместе с палками в гостиницу, в специально отведенную для этого комнату. Потом он подошел к портье и поинтересовался, не просила ли миссис Хеггенер что-нибудь ему передать. Оказалось, просила. Миссис Хеггенер хочет пойти кататься сегодня в два тридцать.

Он в одиночестве ел свой ленч. Рита сдержанно, молча прислуживала ему, гостиница оживилась с появлением первой слабой волны туристов, большинство которых было в ярких костюмах, напоминавших Майклу из-за нашитых на них полосок форму профессиональных футболистов.

Ровно в два тридцать Ева Хеггенер спустилась в холл, где ее ждал Майкл. Ярко-синий лыжный костюм, собранный у талии, подчеркивал стройность ее фигуры, а меховая шапка придавала тонкому, слегка подкрашенному лицу Евы сходство с портретом придворной красавицы работы старого голландского мастера. Он взял свои лыжи из комнаты, где они хранились, и укрепил их на крыше «порше».

– Вообще-то нам следует ехать на моем автомобиле, – сказала Ева. – Счет за бензин набежит немалый.

Майкл не понял сразу, хотела она обидеть его или нет. «Крестьяне», – вспомнил он. Нет, хотела.

– Мне, наверное, компенсируют чаевыми, – приниженно заметил он.

Она рассмеялась и мягко добавила:

– О, какие мы, оказывается, обидчивые.

– Я сворачиваюсь, как цветок, при малейшем дуновении ветра, – сказал он, садясь в «порше».

– Анемоны, – вспомнила Ева, – они этим славятся. Мой американский анемон.

Она похлопала Майкла по плечу, как бы успокаивая его.

У подъемника он наклонился и помог ей надеть лыжи.

– Зарабатываю чаевые, – сказал он, сравнивая счет.

Сев в кресло, Ева спросила:

– Как покатался утром?

– Прекрасно.

– Ты понравился Калли?

– Вероятно, да. Он скуп на похвалы.

Они поднимались в гору, воздух был прозрачен, вокруг стояла тишина.

– Да, хочу тебя спросить, – сказала она, – ты играешь в триктрак?

– Когда-то играл. А что?

– Мой муж постоянно ищет партнеров. Если сядешь с ним играть, будь осторожен. Не делай больших ставок. Он коварен.

– Когда-то я тоже слыл опасным противником.

– Я его предупрежу. Кстати, утром мы говорили с ним по телефону, я сказала о тебе, и он предложил, чтобы вечером мы пообедали все вместе, если он не слишком устанет.

– А разве вы не хотите провести первый вечер после его возвращения вдвоем, без посторонних?

– У нас уже столько было первых вечеров, что он рад перемене. Все, что не предназначено для чужого уха, мы уже друг другу сказали.

– Благодарю за приглашение, – произнес Майкл.

Она помолчала, а затем снова заговорила:

– Рита сказала мне, что утром ты смотрел, как она катается. Твои слова об участии в соревнованиях и о друге пианисте вскружили ей голову. Кстати, управляющий доложил мне, что две комнаты готовы. В субботу хлынет народ, все будет забито. Им что, действительно нужны два номера, или они хотят соблюсти приличия?

– Они просто друзья. По крайней мере, так они мне говорят.

– С американцами никогда не поймешь.

– Он не американец, он француз.

– Тогда, думаю, они действительно просто друзья. Ладно, обойдемся.