С тобой навсегда - Татьяна Ковалева

Вера качает головой:

— А между тем он частый гость в театре. И знаешь, с кем дружбу водит?

— С кем? — я уже догадываюсь и от догадки кривлюсь.

— Вот-вот, с ними! С этими сучками из курилки… — Вера крайне редко позволяет себе подобные «сильные» словечки.

— Ну и хорошо, — натянуто улыбаюсь я. — Они достойны друг друга! Весьма однородное общество подобралось.

«Теперь мне понятны их ехидные улыбочки. Они, видно, полагают, что отбили у меня завидного мужчину!»

— Что ж тут хорошего! — восклицает раздраженно Вера. — Ты знаешь, какие слухи они про тебя распускают? Слушать тошно. Уши вянут! А ты не реагируешь…

— Какие слухи? — чуть не подпрыгиваю я на стуле. — Мне не известно ничего!

— Не известно? — подруга изучающе разглядывает меня. — Пожалуй, верно… Если бы было известно, ты бы не выглядела такой — на пятерочку — спокойной, отдохнувшей. Я имею в виду: ночами бы ты не спала…

— Что за слухи, Вера? — перебиваю я.

— Слухи такие… — загибает мизинец Вера. — Ты меня извини, конечно, что я все это говорю. Сама понимаешь, мне и говорить-то не хочется. Но поскольку ты моя подруга… Должна же я как-то помочь.

— Говори, говори! — киваю я. — Мы с тобой как-нибудь разберемся. А вот с ними…

— Так вот, — смелеет Вера, — Кандидат сказал, что ты за ним уже который месяц по всему Питеру бегаешь. И намекнул прозрачно, что, может, даже не за ним, а за его толстым кошельком. И будто бы ты ему проходу не даешь и всюду, как тень, за ним следуешь…

— Так и сказал? — мне кажется, почва уходит у меня из-под ног.

— Да, — кивает Вера. — Мне передали дословно. Еще он говорил, что испытывал разные средства, чтобы отвязаться от тебя: убегал и прятался, хамил, наедался чеснока и лука. А однажды будто бы отсиживался в мужском туалете в каком-то ресторане, зная, что уж в мужской-то туалет ты не войдешь… Нет, ты подумай, каков фрукт! — сама не выдерживает и всплескивает руками Вера. — В конце концов, говорит, сдался и уступил твоим домогательствам прямо в машине, на заднем сиденье. И делал с тобой, что хотел.

— Так и говорит? — я до боли сжимаю зубы; чувствую, почва перестает качаться подо мной.

— Дословно! — опять кивает Вера. — А кто, говорит, не верит, тому он может выслать по почте… — подруга не договаривает, меняется в лице. — Ой! Что с тобой? Ты бледна…

— Ничего! Порозовею, как президент Клинтон… Дальше! — подгоняю я.

— Это все, — разводит руками подруга. — Если опустить некоторые подробности…

— А что, есть еще и подробности? — теперь уже вспыхиваю я.

Вера смотрит на меня невинно:

— Ну да!.. О том, что именно он с тобой делал на заднем сиденье.

— Давай и подробности! — чуть не вскрикиваю я. — Очень мне интересно.

— Нет, Люба, уволь! — наотрез отказывается Вера. — Я тебя уважаю и даже люблю. Однако таких вещей рассказывать не буду. Ты у Кандидата это сама спроси. А я, может, не совсем интеллигентная, но достаточно воспитанная девушка… И даже два раза ездила на такси.

Это у нас шутка такая — про такси.

— Спросить? — я пододвигаю к себе телефон. — А вот и спрошу, что же это он такое со мной выделывал на заднем сиденье… и что может прислать по почте.

Я лихорадочно накручиваю диск аппарата. От волнения палец мой срывается, и я принимаюсь накручивать диск сначала.

И вот наконец слышу длинные гудки.

«Сейчас я тебе, голубчик, все скажу. Лжец! Маменькина инфанта! Непорядочный человек! У тебя сейчас трубка телефонная в руках раскалится!»

Но, как видно, Богу в этот момент не угодно, чтобы я так уронила себя — устроила подлецу разборку по телефону.

— Никого нет дома, — говорю Вере уже спокойнее. — А они, естественно, поверили…

— Кто?

— Ну эти… из курилки.

— А как же! — чуть не радостно восклицает Вера (ей жуть как интересно!). — Эти потаскухи и не в такое про тебя поверят! Они ж ненавидят тебя! Ты же — красивая — у них как бельмо на глазу.

— Что же делать? — руки мои опускаются.

— Делай что-нибудь, — мудро изрекает подруга. — Иначе будет хуже.

Я в растерянности сейчас. Я не в состоянии противостоять этим мегерам по нескольким причинам. Во-первых, их много; во-вторых, у них масса времени; в-третьих, они умственно ограничены, а ограниченность их с лихвой компенсируется энергичностью; в-четвертых, они крепко сплочены на основе порока (хроническая лживость) и вредной привычки (табакокурение) и, в-пятых, в древнем искусстве сплетни они — профессионалки. Куда мне с ними тягаться! Разве что купить на «черном» рынке пистолет и показать, на что я способна.

«О Господи! Помоги мне!..»

Тут я совершаю усилие и беру себя в руки:

— Знаешь, Вера, а я ничего не буду делать.

— Как это?

— А вот так: ничего. То есть Кандидата я где-нибудь достану и накажу. А вот шлюшки пускай развлекаются! У них и так жизнь серая — курилка да курилка.

Вера, кажется, разочарована. Она хотела сильных впечатлений. Вздыхает:

— Тебя, Люба, не понять. Я бы им не спустила!

— А что бы ты? — я и не думаю иронизировать, я серьезна, как никогда; мне просто интересно.

— Я бы им за такое… Это нечестно — наговаривать на человека! — и вдруг Вера вскакивает с кресла и хватает меня за руку. — Хочешь, я за тебя вступлюсь? Банку краски им на голову вылью… И вся недолга!

— Нет, Вера! — я уже улыбаюсь. — Давай договоримся: ты нигде ничего не слышала и мне ничего не говорила. Хорошо?

— Ну, как знаешь! — Вера, погрустневшая, уходит из приемной.

А я еще долго перевариваю эту трудно перевариваемую информацию. Пару раз пробую дозвониться до Кандидата, но безрезультатно. Вероятно, срабатывает закон подлости. Усмехаюсь этому наблюдению: какой же еще закон может сработать в отношении Кандидата?

И удивляюсь себе: ведь было время, когда я еще жалела это ничтожество и проводила с ним время.

А в трубке все длинные гудки…

«Вот когда он был не нужен, — так и крутился под ногами, а стоило возжелать увидеть его, — как в воду канул!»

Наконец я оставляю телефон в покое.

«Пропади оно все пропадом! Сегодня Петер приезжает…»

И собираюсь в буфет попить кофе. Но «попить кофе» — это только предлог. Собственно, мне не очень-то и хочется кофе. Мне хочется пройти, продефилировать мимо курилки.

И вот я иду. Походочкой модистки. Походкой ради походки.

Я — хищница сейчас. Быть может, львица. Я мягко, по-кошачьи ставлю ногу. Шаг мой — широкий и вольный — от бедра. Я спокойна, я уверена в себе, в своих силах. Я съем кого угодно и не поморщусь. Я ем их — этих мелких шлюшек каждый день по три-четыре штуки…