Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

Бранемер поставил свой узел наземь, развязал неловкими от волнения руками, расстелил платок, снял с горшка с кашей деревянную крышку, положил поверх новую костяную ложечку. Потом выпрямился, огляделся и позвал вполголоса:

– Дева-удельница! Приди каши покушать, моего горя послушать! Скажи мою судьбу!

Свист ветра в ветвях отвечал ему. Бросив тревожный взгляд по сторонам, он позвал снова. Ничего вроде бы не изменилось, но он ощущал, как все ближе подходит неведомое, уже заглядывает в глаза. Он и хотел, и боялся увидеть ту, которую звал, но отступать уже поздно.

– Дева-удельница! Приди…

Впереди среди полуоблетевших кустов мелькнуло что-то белое. То, что Бранемер увидел, потрясло его вдвойне: именно этого он ждал так глубоко в душе, что сам себе боялся признаться.

С другой стороны Макошина столпа к нему приближалась девушка в белой шушке, с распущенными золотистыми волосами. Ее лицо он хорошо знал и сейчас утвердился в мысли, что и раньше зрела в нем: вот его судьба.

– Здравствуй, князь! – приветствовала его удельница. – Зачем пришел?

– Принес угощение тебе… – с трудом выговорил Бранемер. – Помоги горю моему… Ответь, найду ли сына, вернется ли… Или не судьба мне внуков дождаться, сгинет род мой без следа?

– Угощения твоего мне не надо – сыта я! – Дева-удельница улыбнулась и легким толчком ноги опрокинула горшок. – А о судьбе рода твоего не тревожься. Я – добрая доля твоя, отныне всегда с тобой буду. Коли возьмешь меня к себе в дом, все у тебя пойдет хорошо: сын твой воротится, а нет, так Лада новых сыновей пошлет. Принимаешь меня?

Бранемер не сразу ответил. Он знал, что перед ним действительно его добрая доля, способная изменить все к лучшему. Но также он отчетливо понимал, что она не просто имеет облик Унелады, Красовитовой дочери – это она и есть. Согласившись забрать ее, он станет врагом воеводы. Однако Лютава слишком долго его морочила. Она знает, где его сын и как призвать его назад, но не хочет, слишком полагаясь на богов и судьбу. Если же ее родная дочь окажется в руках Бранемера, Лютава переменит свое мнение и охотно согласится выменять свое дитя на чужое. Ей придется это сделать: ведь эта девушка обручена, обещана другому роду, и с ее исчезновением Красовит будет вынужден нарушить свое слово! Правда, Бранемер приобретал при этом даже не одного сильного врага, а двоих, но заводить врагов удалой дешнянский князь никогда не боялся.

А еще… Унелада сама заключала в себе возможное будущее рода. Глядя на нее, Бранемер чувствовал себя молодым парнем, полным безрассудного влечения. Того влечения к любви, которому нипочем рассудок, страхи, обычаи и запреты.

– Принимаю. – Никакие силы в мире сейчас не заставили бы его ответить иначе. – Поедем со мной.

Девушка протянула ему руку, и он повел ее к своему коню.

* * *

И почему она раньше считала осень самым унылым временем года? Вроде бы и впрямь радоваться нечему: моросит дождь, не давая поднять глаз, трава поблекла, желтая листва облетела на холодную землю, день сделался короче ночи…

Откуда-то сверху обрушился многоголосый, пронзительный, тревожный крик; Младина вскинула голову. Она шла через поле, и небо здесь, не зажатое вершинами деревьев, выглядело особенно огромным – ровное, серое, бесконечное. В вышине неслись на юг сразу четыре клина гусей: впереди один, громадный, из двух неровных линий – длинной и короткой, внутри него летел другой клин, поменьше, и еще два небольших позади. Гуси отчаянно кричали, словно пытались все живое предупредить о неведомой опасности и позвать за собой туда, где спасение. «Летим, летим! – разобрала Младина в их суматошных криках. – Летим, не отстаем!»

– Легкой дороги! – Она помахала рукой вслед и засмеялась.

Сама не зная почему, этой осенью она испытывала не уныние, а возрастающую радость. Насыщенный влагой воздух, шелест мокрой листвы под ногами наполняли душу беспричинным восторгом, будто все это обещало ей нечто очень хорошее. Да почему же нет? Близилась Макошина Неделя, знаменовавшая конец девичьей жизни ее и сестер: в первую пятницу за ними приедут от Леденичей и увезут, а во вторую, завершающую пятницу, они уже явятся к родичам в гости на «отводы» – замужними молодухами. И никто из заломичских невест не радовался этому так, как Младина. Летние страхи растаяли и казались смешными. Вообразила себя волхвой, Ярила в голову ударил! Все у нее будет, как у людей – муж, изба, хозяйство, дети, внуки… Представив себя старушкой, окруженной мелюзгой в коротких рубашонках, Младина рассмеялась от радости и подбросила в воздух горсть палых листьев. Подставила голову, чувствуя, как влажные листья падают на волосы и лоб, словно прохладные поцелуи осени. Когда-нибудь она станет бабкой и будет для новых маленьких девочек тем же, чем для них с сестрами стала Лебедица – рассказчицей, наставницей, советчицей, почитаемой, как сама Макошь.

– Ишь развеселилась! – раздался вдруг рядом голос. – Или клад нашла?

Младина обернулась: от реки приближались четверо. Впереди шла бабка Крючиха, позади двое ее внуков и еще один довольно молодой мужик, незнакомый, однако, судя по поясу, тоже из Леденичей. Невысокий, щуплый, как подросток, с небольшой клочковатой бородкой, он улыбался Младине с самым искренним дружелюбием.

– Ой! – Младина опомнилась и поклонилась. – Будь жива, бабушка!

Бабка Крючиха пользовалась известностью, пожалуй, переходов за пять во все стороны. Жила она в роду Леденичей, куда лет сорок назад ее взяли замуж от Домобожичей, и славилась тем, что наперечет знала все родственные связи не только своей волости, но и соседних: кто когда кому давал невест, у кого сколько было сыновей и что с ними сталось. К ней обращались, чтобы выяснить, не слишком ли близкое родство для брака, нет ли в роду будущей родни худой славы, не было ли хворых или безумных. К тому же Крючиха до тонкости знала все обряды: родильные, свадебные, поминальные.

Поскольку бабка приехала по реке, гребцами при ней служили двое внуков: Грудень и Вьял, шестнадцатилетние двоюродные братья. Как почти все Леденичи, они были довольно рослыми, но еще по-юношески худощавыми, с угловатыми лицами, очень светлыми прямыми бровями и легким, светлым пушком на щеках. Младина поклонилась будущим мужьям своих сестер, они ответили тем же, ухмыляясь и перемигиваясь. Незнакомый мужик тоже поклонился. Вблизи Младина заметила, что из-под кожуха у него виднеется «печальная» рубаха, с тоненькой полоской «дедов», вышитых черной нитью.

– И ты будь жива! – отозвалась Крючиха. – Дома ли ваши большухи?

– Должно, дома.

Разбирало любопытство: кого это бабка привезла и зачем? Для чего сама явилась, немудрено понять: обсудить с заломичскими большухами еще какие-нибудь тонкости свадебных обрядов или порядок вручения даров. А мужик этот кто? Вид у него был несколько смущенный, но на Младину он поглядывал с гораздо большим вниманием, чем обычно старшие смотрят на девок.

Весть о гостях взбудоражила всех Путимовых женщин; и сами невесты, и их матери то и дело поглядывали на дверь избы, ожидая новостей. И дождались…