Эфирное время - Полина Дашкова

В Москве становилось проблемой мытье посуды, поход вгастроном приравнивался к подвигу. Они не вылезали из своей спортивно-полевойуниформы. Китайские кеды, трикотажные треники с вытянутыми коленками,тельняшки, куртки-штормовки. Зимой Лизин папа мог отправиться в гости втелогрейке и кирзовых сапогах. Мама если и делала попытки принарядиться, то всегдаэто кончалось плачевно. Капроновые чулки на ее ногах морщились, пузырились,закручивались спиралью. Каблуки перекашивались и ломались. У платья почему-тообязательно отпарывался подол, у юбки ломалась молния, с блузок градом сыпалисьпуговицы.

Когда Лизе исполнилось семь, бабушка с чистой душой вручилаее родителям, потому, что в школу ребенок должен поступать по месту жительства,потому, что у бабушки изменились обстоятельства. Она выходит замуж за своегоаспиранта, который моложе на пять лет, она работает над докторской диссертациейи скоро станет заведовать кафедрой, свободного времени у нее нет ни минуты, всутках всего двадцать четыре часа, и вообще, девочка уже большая и совершенносамостоятельная.

Чем старше становилась Лиза, тем больше походила на бабушкуНадежду. День ее был расписан по минутам, воротнички и манжеты на школьномкоричневом платье сверкали белизной, красный галстук был идеально выглажен,обувь вычищена до зеркального блеска, светло-пепельные волосы, расчесанныемассаж – ной щеткой до шелковой гладкости, заплетены в тугую аккуратную косу.

Порванные колготки, пятно на платье, опоздание в школу натри минуты, четверка вместо пятерки – все это вырастало для нее в трагедию, нопереживать и плакать она позволяла себе только ночью, в подушку. Со стороныказалось, что все ей дается легко, без усилий. Никто не догадывался, чторазумная, аккуратная, улыбчивая девочка живет так, словно идет по канату надпропастью, и каждый неверный шаг не просто опасен, а смертельно опасен. Лиза неумела прощать себе даже самых мелких ошибок. Она раздражалась, ненавидела себяи превращала собственную жизнь в кошмар. Из-за ерунды, из-за четверки вчетверти, могла заболеть всерьез, с высокой температурой.

С первого по десятый класс она была лидером. Со всемиумудрялась поддерживать ровные отношения. Избегала конфликтов с ловкостьюопытного дипломата, муштровала себя как злобный фельдфебель нерадивогоновобранца. Ей плохо давалась астрономия, и хотя она уже знала, что поступатьбудет на исторический факультет университета и астрономия ей не пригодится, всеравно сидела ночами над учебником, читала дополнительную литературу. Не понять,не одолеть что-либо было для нее оскорбительно.

В университет она поступила сразу после десятого класса, спервой попытки. Экзамены сдала на «отлично» и не считала это победой. Иначепросто быть не могло. В университете, как и в школе, близких друзей у нее небыло. Сокурсники относились к ней так, словно она была старше их лет надвадцать. Ее уважали, ей смотрели в рот, она была лидером потому, что никогдане ошибалась и не радовалась чужим ошибкам. Всегда находила выход из самыхсложных ситуаций, не только для себя, но и для других, причем совершеннобескорыстно. Со всеми она была приветлива и доброжелательна, но никого не подпускалак себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Идеальная фигура, идеальная кожа, правильные строгие чертылица, пепельные густые волосы, большие голубые глаза – при всех этих щедрыхданных она могла бы стать красавицей, роковой женщиной, но не становилась,потому что это ей было не интересно.

– Внешность сама по себе ничего не значит, – говорилабабушка Надежда, – если ты разгильдяйка и дура набитая, то хорошенькое личикотебе только прибавит проблем, создаст иллюзию благополучия и вседозволенности.а нет ничего гаже лопнувших иллюзий. От них остаются грубые рубцы на всю жизнь,как от глубоких гнойников. Ты хороша без всяких усилий, в этом нет никакойтвоей заслуги, следовательно, это ничего не меняет в твоей жизни. То, чтодается даром, без усилий, не стоит воспринимать всерьез. Женщина, котораястроит рассчеты на своей внешности, как правило, проигрывает по-крупному, несегодня, так завтра.

На влюбленных мальчиков-сокурсников Лиза смотрела сдобродушной сочувственной усмешкой. Пылавшие вокруг юные страсти, романы,измены, сплетни, аборты, ранние свадьбы и разводы касались ее постольку,поскольку кто-нибудь из пострадавших приходил поплакать ей в жилетку. И чембольше было чужих слез, тем тверже становилась Лизино убеждение, что сама она никогдани в кого не влюбится. Ей не хотелось сделаться героиней сплетен, попасть встрашный советский абортарий, оказаться обманутой и так далее. За блескомвлюбленных глаз ей виделся мрак неразрешимых унизительных проблем. Онапродолжала осторожно идти по канату над пропастью, тщательно просчитывая каждыйследующий шаг, потому что ошибка могла обернуться для нее смертельной бедой.

Даже в мужа своего Лиза ни минуты не была влюблена. Простоон оказался самым умным и надежным из всех прочих претендентов на ее руку исердце.

С Михаилом Генриховичем Беляевым Лиза познакомилась в архивемузея Революции. Ей было двадцать, она заканчивала третий курс, писала курсовуюработу по народовольцам, по совету преподавателя обратилась за помощью кспециалисту, научному сотруднику музея. Специалистом этим оказался МихаилГенрихович.

Тридцатилетний интеллектуал был молчалив, широк в плечах,смотрел на Лизу снисходительно и нежно, обращался с ней как с маленькимбалованным ребенком. Никто на свете, включая маму папу и бабушку, никогда, дажев самом раннем детстве, не видел в ней ребенка.

Через несколько дней после знакомства они засиделись вмузейном архиве до закрытия, В пустых гулких залах не было ни души.

– Давайте перекусим и продолжим, – сказал он и вытащил изпортфеля пакет с бутербродами. Их было всего четыре, и все с колбасным сыром,который Лиза с детства терпеть не могла. Михаил Генрихович тут же понял это повыражению ее

Лица, хотя она была уверена, что не подала виду.

– Не любите колбасный? – спросил он очень серьезно, как очем-то важном и значительном.

– Нет, – призналась Лиза, – не люблю.

– А какой вам нравится?

– Швейцарский. С большими дырками, но он бывает только взаказах и в закрытых буфетах.

Михаил Генрихович тонким ножиком вырезал в ломтике сыранесколько аккуратных круглых дырок и протянул бутерброд Лизе:

– Пожалуйста. Вот вам швейцарский.

Лиза почувствовала, что в ближайшие несколько лет вряд ливстретит кого-то лучше, чем он, и ничуть не удивилась, когда Михаил Генриховичпредложил ей выйти за него замуж. Он сначала предложил это, а потом ужпригласил к себе, в свою однокомнатную холостяцкую квартиру поздним вечером.

Для всех они были идеальной парой. Оба терпеть не могликонфликтных ситуаций и умели легко справляться с любыми затруднениями, которыеобязательно возникают при совместной жизни. Оба были правильными, мудрыми,ответственными людьми и ценили друг друга потому, что знали, как мало таких насвете. Каждый был уверен, что вытянул самый счастливый в жизни билет из всехвозможных для него лично.