Моя бабушка - Лермонтов - Маша Трауб

Альбина два дня колдовала над меню, разглядывая фотографии Алика. Она пыталась повторить рецепт орехового пирожного и эклеров. Ничего не получалось. И тогда Альбина разозлилась и напекла пирожных по собственному рецепту. Сделала торт и нарезала на кусочки. Откуда-то из закромов она добыла «Ситро», «Тархун» и «Буратино» – редкие напитки в нашем селе, сделала домашнее мороженое. Алик нарубил мяса, и Альбина сделала крошечные пирожочки, буквально на два укуса. От такого невиданного изобилия в ступор впали не только дети, но и взрослые. Они сидели в импровизированном буфете и дегустировали блюда. Медленно и степенно. Когда закончился «Тархун», Альбина выставила вино, легкое, белое.

Белое вино в селе мало кто гнал и мало кто пил. Никто и не подозревал, что Альбина уже несколько лет гонит вино из белого винограда, совершенствуясь в рецептуре. Свое собственное вино, сладкое, похожее на шампанское, она и выставила в буфете. И тряслась за занавеской – как оно понравится? Вино не просто понравилось, женщины тайком хотели купить по бутылке. Альбина была просто счастлива. По буфету ходил Алик и звонил в школьный звонок – уже в десятый раз. Наконец, все собрались в зале. Дети икали от выпитого ситро. Женщины так размякли от вина Альбины, что им уже заранее все нравилось.

Первый акт прошел на ура – дети смеялись, плакали, рвались на сцену. Хотели потрогать Красную Шапочку и попробовать пирожки из ее корзинки. Альбина в середине первого акта начала паниковать – впереди антракт, а пирожные закончились. Ситро закончилось. Чем людей кормить? Чем поить? Пирожки все съели. От торта осталось три куска. Спасибо Алику – тот быстро сбегал в «Кафэ-Рэсторан» и притащил бутыль красного вина, вчерашние пироги и вчерашние же хинкали. Антракт опять прошел с аншлагом. Зрители все доели и все допили.

Но после антракта все пошло не так. Игравший Волка артист, между прочим, народный и уважаемый, можно сказать, достояние республики, напился так, что даже мычать не мог. Уж что с ним только Варжетхан не делала – и нашатырь в нос совала, и внутрь вливала тот же нашатырь в соотношении одна капля на стакан воды, и растворами своими волшебными отпаивала. Волк лежал на стуле и лыка не вязал.

– Что делать? – спросила бабушка. Алик уже три раза прозвонил в колокольчик.

– Я не знаю, первый такой случай в моей практике, – развела руками Варжетхан. – Мои дозы на него не действуют.

В гримерку влетел режиссер. У него дергался глаз.

– Это у вас с детства тик или на нервной почве? – поинтересовалась Варжетхан.

Главный режиссер выдрал из своей шевелюры несколько волосков, что-то промычал, повыл, крякнул и стянул с Волка костюм. Тот с облегчением растянулся на диванчике и укрылся скатертью. Главный режиссер стал натягивать маску Волка на бабушку.

– Что вы делаете? – ахнула бабушка.

– Спасаю наш спектакль. Руки поднимите, вот так. Текст знаете? У вас живот большой, мы вас еще одеялом прикроем, никто не заметит.

– У меня нормальный живот, – обиделась бабушка.

Режиссер выпихнул ее на сцену и уложил в кровать, завалив одеялами. Бабушка лежала в маске Волка, в чепце и лихорадочно вспоминала текст сказки, который вдруг напрочь вылетел у нее из головы. Отчего-то «Три поросенка» крутились в памяти, а что должен говорить Красной Шапочке Волк, сожравший бабушку, моя бабушка не помнила, как ни старалась. Когда открылись кулисы, бабушка уже вспомнила все тексты Андерсена, братьев Гримм и все сказки Шарля Перро, но только не «Красную Шапочку».

Под тремя одеялами, в душной маске и в чепце, от переизбытка ответственности и эмоций бабушка разомлела и уснула прямо на сцене. И не смогла ответить ни на один вопрос Красной Шапочки про глаза и зубы. Волк заливисто храпел на весь зал. Охотники, которые должны были вспороть живот Волку, не могли его добудиться. Они его и шваброй (которая изображала ружье) пихали, и веником, все без толку. Волк перевернулся на другой бок, подтянул на себя одеяла и продолжил спать. Кое-как Красная Шапочка сделала вид, что ее съел Волк, кое-как охотники сделали вид, что разрезали Волка и спасли Бабушку и Шапочку, кое-как доиграли спектакль. Бабушка спала сном младенца, не слыша аплодисментов, не чувствуя, что раскладушку трое охотников двигают за кулисы. Бедный режиссер сидел на стульчике за кулисами и клялся больше никогда не связываться с детскими спектаклями. И вообще уйти из профессии раз и навсегда. Чего он только не видел за свою многострадальную карьеру – и пьяного Волка, и Шапочку, которая буквально накануне отметила шестидесятилетний юбилей. Только уснувшего на сцене Волка у него не было.

Бабушка проспала так до утра. Проснулась, как и засыпала, в маске Волка и в чепце. Долго пыталась понять, что случилось и как она вообще здесь оказалась. Но так, как в тот вечер, она больше никогда не спала. Глубоко и спокойно. Даже подушка была мокрой от потекшей слюны.

Конечно, бабушка знала всех видных деятелей культуры города. Но особенно любила Магомета Николаевича, который был главным режиссером «передвижного» театра. Магомет Николаевич считался новатором и пытался привнести в культуру новую кровь и жизнь. Сейчас бы его постановки назвали «антрепризными», а тогда назывались «передвижными». Магомет Николаевич, учившийся в Москве, был известен тем, что лучше всех читал стихи осетинского поэта-классика Коста Хетагурова. Он же считался первопроходцем в этом жанре – выходил на сцену и читал стихи. Бабушка плакала на моноспектаклях Магомета. Но Магомет хотел большего – он мечтал ставить классику в новой интерпретации, лично переводил на осетинский Шекспира и Гомера. Магомет очень ценил мнение моей бабушки, поэтому звал ее на репетиции и прогоны.

Режиссер решил замахнуться на Шекспира и поставить «Отелло». В главной роли он видел Азамата и никого больше. Азамат – писаный красавец двухметрового роста, воплощение брутальности и истинный джигит, холодный, немногословный – был примерным семьянином, воспитывал пятерых детей и находился под каблуком у своей обожаемой супруги. Вот уж кто являлся прирожденным режиссером, так жена Азамата – Ася. У нее вся семья ходила по струнке, включая свекровь, свекра и всех родственников по всем линиям. Ася, бывшая солистка главного народного ансамбля республики, была не просто красавицей и умницей. Она оказалась сумасшедшей матерью, кулинаркой и родила таких красивых детей, что все родственники умолкли раз и навсегда. Ася была счастьем жизни Азамата. Он даже смотреть на свою жену боялся – так ею восхищался.

Магомет начал репетировать Отелло и ничего особенно новаторского не имел в виду. Азамат оказался весьма органичен в своей роли – его измазали углем, и он был очень хорош. Дездемону играла Джульетта. Так звали актрису театра Магомеда, и по удивительной случайности она приходилась Асе троюродной теткой по материнской линии. Джульетта тоже когда-то танцевала в главном народном ансамбле, но потом увидела себя актрисой. Джульетте-Дездемоне на момент спектакля было уже под сорок. Бабушка пришла на генеральную репетицию. Она сидела рядом с режиссером, который заметно нервничал. Мария не умела врать, и он это прекрасно знал. Бабушка видела лучшие постановки в столичных театрах, и Магомет очень ценил ее мнение. Она бы ни за что на свете не сказала: «прекрасно, замечательно», если бы это не оказалось действительно прекрасно и замечательно.