Репетиция убийства - Фридрих Незнанский

Кристина снова протянула пустой бокал, Грязнов подлил.

— И часто вы после этого встречались?

— А что ж об ощущениях от секса под люстрой не спрашиваешь? Стесняешься?

— Не верю я в эту чепуху.

— Вот и правильно, Дениска, ничего особенного в этом нет. Секс и секс. Да и мужик он не ахти. Был, прости Господи…

— Кристина, вы встречались после этого с Игорем Минчевым?

— Встречалась еще один раз.

— Снова… ммм… под люстрой?

— Ну уж нет. Было у него таковое намерение, но я все это дело быстренько пресекла. Он позвонил, весь какой-то суматошный, предупредил, что приедет, я даже послать его по телефону не успела. У меня уже депрессии никакой не было, в доме все вверх дном, ребятня безумствует, в компьютере «Звездные войны», на полу железная дорога, у меня стилист сидит, мы новый имидж разрабатываем, через полтора часа в студию ехать, няня опаздывает… И тут Минчев собственной персоной, с букетом и всеми делами. Я с ним на кухне заперлась и высказала в двух словах: у меня, дружок, жизнь и так слишком разнообразна, и незабываемого секса в ней достаточно, короче, сворачивай программу, а за букет спасибо…

— То есть не пришелся вам, Кристина, Минчев по душе. — Грязнов подумал было перейти с Кристиной на «ты» — она-то ведь уж давно ему «тыкала», — да не стал: мало ли чего подумает. И без того слишком уж я с ней предупредителен, шампанского подливаю, зажигалку подаю, с Миней вот развеселил — того гляди, за очередного несчастного влюбленного примет.

— Категорически не пришелся, Денис. Он ведь, знаешь… Слушай, неловко мне о мертвом так говорить, только если уж ты расследуешь… Он, похоже, параноик был. Или как там эти называются, у кого мания преследования?

— Минчев говорил, что за ним кто-то охотится?

— Не знаю, охотится ли, но следит — точно. Это он мне тогда, в первый вечер, выложил, когда я на депрессию пожаловалась. У вас, говорит, депрессия, за мной следят, а мы с вами вот сейчас приляжем под люстрой и забудем обо всех неприятностях. Длинно так объяснял.

— А поконкретнее, Кристиночка, пожалуйста!

Услышав «Кристиночку», Арбатова победно улыбнулась. Грязнов мысленно обругал себя последними словами.

— Да много чего говорил, Дениска, но я, знаешь ли, как услышу о том, что человек слежку за собой подозревает, так сразу понимаю: мозгом двинутый. Потому что если в самом деле заметил слежку, так не маленький: пошел бы и разобрался, а если не замечаешь, а только «чуешь» — так тут уж головку надо лечить. Бедный мальчик, конечно. На этой почве и покончил с собой, наверное.

— Кристина, а не говорил Игорь случайно, кто за ним следит?

— Говорил, но я бы лично ему не поверила.

— Ну так кто же?

— Его же собственная жена. По-моему, Олей ее зовут. Ольга, значит, Минчева. — Кристина протянула Денису пустой бокал.

Петр Павлович Хорек, главный врач больницы, похоже, от посетителей такого рода весьма устал. «Корочка» Штура исторгла из хилой груди Хорька тяжелый вздох — а может быть, даже стон. Вениамин Аркадьевич грыз спичку (в кабинете не курили, что он понял по отсутствию пепельницы) и на редкость терпеливо ждал, пока главный врач разберется, что же ему делать с очередным сыщиком. Вариантов-то немного: Штур — официальный представитель органов, куда ж Хорьку деваться.

— Пойдемте, Вениамин Аркадьевич, — с еще одним вздохом произнес главный врач, подсмотрев имя в удостоверении и вернув последнее владельцу. — Проведу я вас к певице нашей сладкоголосой. А к ниндзя, извините, пока нельзя.

— Ниндзя?

— Ну, или самураю… Как их там звать — боевиков этих плосколицых…

Штур сообразил, что речь идет о Паке, и подумал, что сам понятия не имеет, как называются боевики у корейцев. Но какой Пак кореец — так, фамилия одна да рожа, а вообще — на наших хлебах взращен. Хотя, что он делал пятнадцать лет назад, до того, как пришел в ФСБ к генералу Тарасенкову, Штур не знал. Может, и был корейским боевиком, ха-ха, как они там называются. Да ну, кто бы взял корейского боевика в ФСБ. Там анкетка нужна чистая. И, кстати, пятнадцать лет назад ФСБ еще не было ФСБ, а называлось по старинке — КГБ.

— Петр Павлович, расскажите мне сперва, как наши больные себя ведут?

— В смысле…

— В смысле чем заняты, с кем общаются, не нарушают ли режим, не шляются ли по чужим палатам, если шляются, то по каким, главное — кто к ним приходит, даже если пока никого не пускали, возможно, кто-то цветы, передачки приносил, а также все, что еще сможете вспомнить.

— Понимаете ли, гражданин следователь, дело в том, что я — главный врач больницы и…

— …и не вникаете в личное дело каждого пациента. Понимаю, понимаю. Но скажите, сколько больных на сегодняшний день лежат у вас в палатах повышенной комфортности?

— Э… двое.

— Арбатова и Пак, верно? Кроме того, к этим пациентам слишком часто шастают всякие личности, которые не прочь потыкать вам в нос некими интересными «корочками». Ну, вот как я, например. — Вениамин Аркадьевич вдруг подумал, что Пака вполне могли навещать уже его бывшие коллеги, и им бы, наверное, позволили с больным пообщаться, в то время как следователю ни-ни. — Так неужели же вам, милейший Петр Павлович, ни на минутку не стало интересно, что это у вас за больные такие хитрые?

Петр Павлович, видимо, понял, что запираться бессмысленно. Да и запирался-то он по инерции, из чувства противоречия. Этот следователь все-таки государственный, из городской прокуратуры, все по-честному. А с другой стороны — скрывать вовсе нечего, что уж там…

— К Арбатовой родственники регулярно заглядывают, — начал Петр Павлович. — Психотерапевт был, опять же родители пригласили, академик, светило нашей науки. Собственно, он и решал, когда она от шока оправится. А Пак у нас еще лежачий. У него два ранения. Одно в голову — так, ерунда, пуля кожу поцарапала и кусочек скальпа содрала. Второе — в легкое. Прострелено насквозь, сильное кровотечение — до сих пор. Вставать ему нельзя. Целыми днями лежит, глядя в потолок, на вопросы отвечает, когда сам захочет, часто просто отмалчивается. С кем общается… Не знаю. В больнице — ни с кем, но у него же телефон в палате, да и сотовый, по-моему, наличествует. Звонить может кому угодно. А посетителей у него, кажется, еще не было. Хотите — точнее у сестер узнаю.

Штур увидел, что дожал. Особо даже не стараясь, дожал — на самом деле ему было абсолютно ясно, что ничего интересного Хорек не скажет. Так, лишняя практика. Да и всегда приятно пробить оборону классического администратора, у которого любую, самую безобидную информацию приходится вырывать с кровью и мясом — а почему, он и сам не знает. Рефлексы у них такие, у администраторов.

— Ладно, Петр Павлович, сестры — это потом. Пойдемте, пожалуй.

Они чинно двинулись по коридору. Штур с удовольствием бы пробежался бегом, но надо было, во-первых, «держать лицо» перед главврачом, а во-вторых, смотреть вокруг. Причем второе — смотреть вокруг — необходимо было даже не следователю-Штуру, а человеку-Штуру. Чтобы не забывать о том чудовищном контрасте между тем, что творится здесь, на трех нижних этажах больницы, и там, на четвертом, где находятся апартаменты для элиты.