Мост через канал Грибоедова - Михаил Гаехо

У двери, прежде чем позвонить, Носиков представил себя Жуковым, хотя Жуков был далеко, улетев неожиданно в отпуск, и в какой-то южной стране в это время ел тушеного осьминога с капустой.

И вот – позвонил, как незваный гость. Ему открыли. Она не удивилась, сказала «привет».

Носиков сделал шаг, чтобы войти – точно так, как сделал бы Жуков на его месте.

– Подожди. – Тамара повернулась, словно что-то искала на полке между дверями. – Вот, просили тебе передать. – Протянула руку. Из руки в глаза Носикову глядел кукиш.

«Это лично мне кукиш, – спросил себя Носиков, – или это кукиш мне как Жукову?» И тут же понял, что это знакомый кукиш, который он уже видел однажды. Он узнал кукиш руки Никанора Петровича.

………………………………………………………………….

P.S. «Все повторяется (в разные моменты времени и частями)», – думал иногда Носиков, хотя и не мог сказать, что именно повторилось.

Носиков стоял на мосту через канал Грибоедова, а по воде что-то плыло.

Подплыло ближе, и Носиков увидел картину в квадратной раме. Ту самую, на которой был изображен лед и прорубь в натуральную величину.

Картина поравнялась с мостом и словно задержалась в среднем пролете, зацепившись углом за мостовую опору.

Носиков глядел в черную прорубь с прозрачными иголками льда по краям. И в это время кто-то оттолкнул его и бросился вниз.

Головой вниз он бросился в прорубь, это был художник – пачедлох в зеленой шляпе с полями.

«Вот еще один способ уйти, – подумал Носиков, – или даже совсем развязать концы с этим миром».

Ни стука, ни всплеска. Картина не дрогнула, только, медленно повернувшись, отошла от опоры моста и поплыла. Люди смотрели с моста и с набережной, другие мелко суетились вокруг.

«Тело будут искать, но не найдут», – подумал Носиков.

P.S. Через канал Грибоедова есть три моста с промежуточными опорами (трехпролетные) – Пикалов, Аларчин и Мало-Калинкин. Отсюда следует, что местом события мог быть только один из этих мостов в нижнем течении канала Грибоедова.

Однажды Носиков стоял на мосту через канал Грибоедова. Мимо шли люди, и одна женщина остановилась.

– Вы так стоите, словно хотите броситься в воду, – сказала она Носикову.

– Нет, не хочу, – поспешил сказать Носиков, – я просто смотрю, как плывет по воде вон та дощечка.

– А почему вы так крепко сжимаете перила?

Носиков отпустил перила моста и сложил руки на груди.

– Зачем вы скрестили руки, это закрепощает, – сказала женщина.

– Вы, случайно, не зубной доктор? – спросил Носиков.

– Нет, я учительница.

– Это почти одно и то же, – сказал Носиков.

– Ваша дощечка уплыла под мост, – сказала женщина.

– Да. – Носиков посмотрел вниз, снова взявшись руками за перила. – Здесь, на этом мосту со мной происходили странные вещи, – произнес он.

– Держите руки свободнее, и вам станет легче, – сказала женщина.

– На этом мосту, – повторил Носиков, – и на других мостах через канал Грибоедова тоже. И вообще. – Он посмотрел направо, потом налево, выбирая взглядом известное ему место. – Раньше я жил в доме здесь рядом. И из моего окна был виден этот мост, на котором мы стоим. А теперь я живу далеко, и этот мост из моего окна виден только условно.

– Условно? – переспросила женщина, и Носикову показалось, что она улыбается.

– Да, – подтвердил Носиков, – если бы ничто не загораживало вида. А направление, в котором смотреть, я знаю.

– А скажите все-таки, – спросила она весело, – чем, по вашему мнению, зубной доктор похож на учителя средней школы?

– Это долгая история, – сказал Носиков.

– Неужели?

– В детстве я одно время был увлечен вождями зулусских племен, была у меня такая книга, – начал Носиков и задумался. Он готов был рассказать свою темную – понятно уже было, что темную – историю, именно сейчас рассказать, и чувствовал, что это можно было сделать, но боялся (хотя сказанных – не написанных – слов стоило ли бояться?), боялся извлекать на свет то, что могло (и опять же, он чувствовал, что именно могло) прорасти какими-нибудь непрошеными чудесами или просто событиями.

– А еще я любил динозавров, – сказал Носиков. – Вы знаете картины художника Буриана? Я сделал недавно для себя несколько, условно говоря, копий, чтобы устроить в своем роде вернисаж из любимых полотен. Мне нравится слово «вернисаж», хотя оно означает не совсем то, что мне хотелось бы в данном случае. Но это будет уже конец моей истории.

Они шли вдоль набережной, по каменным плитам, проложенным в один ряд. Иногда плотно припаркованные машины почти не оставляли места, чтобы пройти.

Вдруг на другой стороне канала Носиков увидел трех человек, высоких блондинов, которые аккуратно следовали друг за другом по узкому тротуару. Носиков вздрогнул, но это были не те, кого он мог опасаться увидеть.

– Вы слыхали когда-нибудь о людях, чья национальность приравнена к кавказской? – спросил он у своей спутницы.

Она не слыхала.

– А имя Жваслай Вожгожог – вам не знакомо?

– Послушайте, – сказала она, – вы разговариваете со мной, а смотрите то в воду, то оборачиваетесь назад. Вас что-то беспокоит?

– Нет, ничего, – сказал Носиков.

– Вам нужно быть либо здесь, либо там, – сказала она строго.

«Здесь», – подумал Носиков. Там, сзади, не было ничего, на что стоило оборачиваться. А здесь – он готов был идти рядом, слушать и слушаться. И слушаться было сладко. Без всякого внутреннего сопротивления, а это многого стоило.

– Давайте перейдем на другую сторону улицы, – предложил он. – Или, может, зайдем куда-нибудь и выпьем кофе?

Огромный тираннозавр, раскрыв пасть, нападает на утконосого динозавра траходонта. Ноги тираннозавра похожи на птичьи – лапа с тремя когтистыми пальцами и четвертый палец сзади в виде шпоры. Хвост тираннозавра вытянут над землей, а пасть, как уже говорилось, открыта.

Утконосый динозавр тоже гигант, но помельче. Он стоит в позе треножника – опираясь на хвост и широко расставленные ноги. Повернувшись вполоборота, он смотрит на нападающего с выраженьем уныния и недовольства в краях своего утиного клюва. Тут же, по видимости спокойно, пасется еще один утконосый.