Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс

– Я представления не имею, что все это значит, – сказала Люси. – Но как-то странно все было с этим ребенком.

– В каком смысле странно? – спросил я.

– Мне дети в таком контексте еще никогда не снились. Этот сон был какой-то… ну, другой.

В половину одиннадцатого должны были прийти представители похоронной конторы, а Люси еще нужно было забежать в свою квартиру, чтобы переодеться в свежую одежду.

– Может быть, мы сможем поговорить об этом сне на следующей неделе, – сказала она.

Но на следующей неделе обсудить этот сон у нас не получилось. На Люси свалилось много дел – ей пришлось организовывать похороны отца, искать кого-нибудь, кто смог бы написать некролог, а после службы еще и терпеть поведение матери. Еще неделю она занималась вопросами отцовского завещания.

Наши сеансы Люси использовала, чтобы попытаться понять, как следует подходить к решению всех этих проблем, вспомнить жизнь отца и последние месяцы перед его смертью (может быть, она могла сделать для него больше?), а также представить, какой будет жизнь без него.

Мои первые интуитивные догадки относительно ее сна были связаны с причинами, по которым она обратилась ко мне изначально. Люси направили ко мне за два года до этого. Тогда ей было двадцать семь, и у нее случился жесточайший рецидив анорексии, которой она страдала в подростковом возрасте. В шестнадцатилетнем возрасте она на этой почве попала в больницу и чуть не умерла.

Во время нашей первой встречи Люси, вялая от постоянного недоедания, была больше похожа на беспризорницу. Она сильно похудела, у нее прекратились месячные, волосы потускнели, а кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. В тот момент она жила с бойфрендом, у нее в доме был кот, но хоть какой-то интерес у нее вызывала только научная работа, которой она занималась в докторантуре.

Тем не менее и в этой области ее постоянно изводили сомнения в собственных силах.

– Мне надо было остановиться после магистратуры. Тогда я бы сейчас работала на кого-нибудь другого, проводила бы чужие эксперименты, и мне не нужно было бы мучиться, выдумывая свои собственные идеи. Я совершенно не способна вырабатывать новые и оригинальные идеи.

Настолько же сурово она относилась и к своему телу. У нее часто возникало ощущение неспособности принимать пищу и следить за собой, а мысль о рождении ребенка даже не приходила ей в голову.

Люси рассказала о своей коллеге, которой не удавалось забеременеть даже при помощи экстракорпорального оплодотворения. Она оформила документы на усыновление и вдруг забеременела сразу после того, как они были одобрены. «Ей просто нужно было от кого-нибудь услышать, что она сможет стать хорошей матерью».

Но в последние три месяца жизни отца, когда Люси приходилось за ним ухаживать, состояние ее здоровья стало улучшаться. Возможно, это произошло потому, что она была вынуждена готовить для отца и кормить его. Необходимость ухаживать за его физическим телом заставляла ее задумываться и о своем. Тем не менее мне казалось, что сон, в котором спокойно уснул накормленный ею ребенок, таит в себе какую-то смутную угрозу.

Люси уже много лет не ладила со своими родителями. Во время наших сеансов она бросалась в атаку не на себя, а на них. Временами она вела себя так, будто стать самой собой сможет, только убив своих родителей. Прежде всего я посчитал этот сон выражением ее подсознательного чувства, что в ней есть что-то смертоносное, которое (если бы ей только удалось его «скормить» отцу) могло бы помочь отцу спокойно умереть. Но потом выяснилось, что я жестоко ошибался.

Через четыре месяца после того, как она рассказала мне об этом сне, Люси вошла в мой кабинет и сообщила о своей беременности. Она села на кушетку и рассказала мне, как купила тест на беременность, окунула полоску в мочу и с изумлением увидела, что на ней проступает синяя линия. Она была счастлива до глубины души.

Они с бойфрендом не пользовались средствами контрацепции, потому что Люси, помня о нерегулярности своих месячных, была убеждена, что забеременеть просто не может.

– Как же это произошло? – со смехом гадала она. – Нет, я, конечно, знаю, что при слиянии мужской и женской гамет образуется зигота, но главный вопрос в том, откуда возможность забеременеть взялась у меня. Может, это из-за сна?

– Из-за сна? – спросил я.

– Того самого сна. Который приснился мне в ночь смерти отца.

Мы снова поговорили о последних днях жизни ее отца. Он уже не мог разговаривать. Люси регулярно меняла ему подгузники. Ему было очень страшно, и поэтому в иные ночи ей приходилось сидеть рядом с ним до самого рассвета. Тот сон мы так до сих пор еще и не обсудили, но Люси тем не менее сказала, что знает, что я о нем подумал.

– И что же я о нем подумал? – спросил я.

– Что, ухаживая за отцом, я увидела в себе способность ухаживать и за ребенком. Вы этого не сказали, но я ждала, что вы скажете: «В твоем сне нет матери. Этот сон о том, что ты можешь быть матерью. Ты можешь быть матерью, потому что обнаружила, что тебе не обязательно быть такой же матерью, как твоя мать». Я подумала, что поезд, на котором мы ехали, может символизировать новое направление моих мыслей. Одним словом, совсем незатейливый был сон.

Люси немного помолчала, а потом рассказала об одной из своих коллег, которой не удавалось забеременеть даже при помощи экстракорпорального оплодотворения. Она оформила документы на усыновление и вдруг забеременела сразу после того, как они были одобрены.

– Ей просто нужно было от кого-нибудь услышать, что она сможет стать хорошей матерью. Вот и с моим сном, наверно, то же самое. Я в нем давала самой себе разрешение забеременеть, вам так не кажется?

– В тот момент я воспринял его по-другому, – сказал я, – но теперь мне думается, что вы правы.

А еще мне подумалось, что Люси вдруг обрела голос, то есть научилась выражать свои чувства своими собственными словами… Не только с моей помощью, но и вопреки ей.

Оставшееся до конца сеанса время она рассказывала о планах, которые строили они с бойфрендом: из его кабинета они сделают детскую, а со временем, когда ему дадут прибавку к зарплате, смогут переехать в квартиру попросторнее.

Слушая Люси, я представлял ее с новорожденным ребенком. Я увидел, как она гуляет в парке с коляской, а потом, через несколько лет, ведет его в школу. Я почувствовал, что она права, она изменилась. И наша с ней работа вышла на финишную прямую.

Энтони М. посещал мои сеансы уже три месяца, и наконец, после долгих уговоров и споров, сходил сдать анализы на ВИЧ. Через несколько дней он сидел у меня на кушетке и плакал, закрыв лицо руками. Ему было двадцать девять, и он только что узнал, что анализ показал ВИЧ-положительный статус. Это было в 1989 году, и лечить от СПИДа еще не умели.