Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс

Они страдают гораздо сильнее, потому что надеются как-то прогрессировать, пройти через определенные стадии своего горя. Но поскольку этого не происходит, они чувствуют, что делают что-то неправильно, а если точнее – что-то не так в них самих.

Они страдают дважды – сначала от самого горя, а потом от тирании своих собственных «должен – не должен»: «Я должна была выбить себя из этого состояния», «Я не должен так злиться», «Я давно уже должен был все забыть и жить дальше» и так далее. Здесь остается слишком мало места для исследования своих эмоций и понимания. Такой образ существования порождает ненависть к самому себе, отчаянье и депрессивные состояния.

* * *

Идея отказа от горя – завершения процесса скорби – корнями наверняка уходит в работы Элизабет Кюблер-Росс[4]. В 1960-х Кюблер-Росс идентифицировала пять психологических стадий в переживаниях смертельно больных пациентов, последней из которых является принятие. Около четверти века назад и сама Кюблер-Росс, и многие психологи, работающие с людьми, перенесшими тяжелые утраты, начали использовать эти пять стадий для описания переживаний как умирающих, так и скорбящих по умершим.

Я давно сомневался в правоте Кюблер-Росс. Умирающие и скорбящие люди проходят через совершенно разные «психологические стадии». Умирающий человек знает, что страданиям придет конец, но в случае человека скорбящего все совсем не так. Скорбящий человек продолжает жить и всю оставшуюся жизнь может продолжать страдать от своего горя.

Люди страдают дважды– сначала от самого горя, а потом от тирании своих собственных «должен – не должен»: «Я должна была выбить себя из этого состояния», «Я не должен так злиться», «Я давно уже должен был все забыть и жить дальше» и так далее.

Все мы скорбим по-разному, но в общем случае изначальные чувства шока и страха, вызванные смертью близкого человека, со временем притупляются и теряют силу. Пройдя через процесс переживания горя, мы постепенно приходим в себя, хотя какая-то сердечная боль все-таки остается с нами. Особенно тяжело нам в этот период даются праздники и юбилеи. Скорбь может немного отступить, а потом, совершенно неожиданно, снова обрушиться на нас со всей силой.

Потеря ребенка, потеря близкого человека, добровольно расставшегося с жизнью, – все эти потери, равно как и многие другие, причиняют нам боль на протяжении очень долгого времени.

Умирающий человек знает, что страданиям придет конец, но в случае человека скорбящего все совсем не так. Скорбящий человек продолжает жить и всю оставшуюся жизнь может страдать от своего горя.

Тем не менее индустрия психологической помощи, как правило, обещает избавить нас от этих страданий. На полках с «пособиями по борьбе со скорбью» (этот жанр сейчас цветет буйным цветом) мы в последнее время видим все больше книг с названиями наподобие: «Перед лицом горя: Как помочь своим родным справиться с проблемами, связанными со смертью, умиранием и прочими утратами»; «Этапы скорби: Как заново выстроить свою жизнь и восстановиться после жизненных потерь за несколько простых шагов» или «Руководство по избавлению от скорби».

Эта последняя книга рекомендуется к покупке интернет-магазином Amazon: «Как специалист по облегчению скорби могу сказать, что в работе со своими подопечными я пользуюсь этой и только этой книгой. Она просто замечательная!» – гласит один отзыв. «Непременно включите этот текст в свой арсенал инструментов для борьбы с горем!» – говорится в другом. Одним словом, вы понимаете: наше горе стало состоянием излечимым. Мы можем легко восстановиться. Мы можем оставить его в прошлом.

Но мой опыт подсказывает, что возможность распрощаться с горем – это для человека скорбящего всего лишь очень привлекательная фантазия. Это все выдумки, что мы можем любить, терять, страдать, а потом просто сделать что-то, в результате чего наше горе уйдет навсегда. Нам хочется верить, что мы можем добиться избавления от скорби, потому что она способна застать нас врасплох и выбить из колеи даже через много лет после тяжелой утраты.

* * *

В пятницу 15 ноября 2008 года по холмам и каньонам, окружающим калифорнийский городок Монтесито, прошли лесные пожары, в результате которых пострадало больше двух десятков людей. Пожары полностью уничтожили 210 домов, и одним из них был дом, принадлежавший моей сестре. Физически ни она, ни ее муж не пострадали, но потеряли абсолютно все, кроме одежды, которая в тот момент была на них надета.

Через месяц после пожаров, когда мы с сестрой разговаривали по телефону, она рассказала мне о том, как сплотились жители их городка.

Например, в ресторанах бесплатно кормили людей, потерявших имущество. Она описала мне процесс получения помощи от федерального правительства, поведала о широком спектре ссуд и кредитов, предлагаемых пострадавшим, а также о том, как государственные чиновники старались помочь им заполнить все необходимые заявления.

Я сказал сестре, что меня восхищает ее прагматизм и способность вновь подняться на ноги и начать налаживать новую жизнь.

Но тут она сообщила мне, что ходила к ясновидящей.

Меня это, конечно, удивило, но гораздо больше я был поражен своей собственной реакцией на ее слова. Когда сестра сказала, что поговорила с нашей матерью (которая умерла больше двадцати лет назад), я вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, а потом неожиданно для себя самого спросил:

– И что тебе сказала мама?

По окончании нашей беседы я подумал, что мы обращаемся к ясновидению, когда чувствуем потребность в присутствии ушедших от нас близких людей и не можем согласиться с бесповоротностью смерти. Нам хочется верить, что ясновидящие могут вернуть умерших, по которым мы тоскуем, в мир живых. Вера в возможность избавиться от горя и оставить его в прошлом – это такой же самообман, ложная надежда на то, что нам под силу унять живущую в нас скорбь.

Пару лет назад, прямо перед Рождеством, моего четырехлетнего сына положили в больницу. Под кожей около правого глаза у него возникла инфекционная пресептальная флегмона – веко покраснело и опухло до такой степени, что он не мог открыть глаз. Врачи опасались, что инфекция может проникнуть в глазной нерв, а после этого и в ткани мозга. Ему назначили пенициллиновые инъекции и поместили под круглосуточное наблюдение.

Мы с женой целых семь дней провели рядом с сыном и поэтому вошли в ритм жизни детского отделения больницы – знали, в какие часы нашему сыну полагается принимать лекарства, привыкли к двенадцатичасовым сменам медсестер и утренним обходам врачей. Вид притихших, покрытых снегом улиц за окнами госпиталя только усиливал чувство изоляции от мира.

В первый же вечер по возвращении домой сын наотрез отказался принимать антибиотики. Мы с женой по очереди умоляли его, то слезно, то сердито, но ничего не помогало.