Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда! - Василий Звягинцев

– Что угодно вашему высокоблагородию? – осведомился он, глядя на Секонда «без лести преданными» глазами. И не поймёшь, издевается робот или настолько вошёл в роль, и для него сейчас Ляхов – действительно заехавший с визитом флигель-адъютант иностранного монарха.

– Угодно организовать сеанс связи с реальностью-два. Там, где ты с «Хантер-клубом» работал. Это возможно?

– Будет исполнено. Должен предупредить, что режим видеоконференции обычным способом для той реальности недоступен. Там отсутствует единая мировая сеть и соответствующие персональные терминалы. По специальному каналу можно обеспечить выход на существующие дальновизорные приёмники…

– А по обычной телефонной?

– Никаких проблем. Прошу пройти в соседнее помещение…

Расположенная рядом комната выглядела так, что сразу было ясно – сделано на скорую руку, под конкретную задачу. Несколько даже демонстративно – обычный стол, даже не письменный, а скорее технический. Металлический каркас, столешница из гетинакса, как водится – с многочисленными следами от горячего паяльника, который второпях клали мимо подставки. На столе три разноцветных телефонных аппарата с дисковым набором, в стиле советских сороковых-пятидесятых годов, и зачем-то немецкий полевой, в потёртом кожаном футляре с плечевым ремнём.

Ближе к правому углу разместилась полевая рация, тоже немецкая, весьма архаичная даже на взгляд Секонда. В его мире прогресс радиотехники ушёл намного дальше. Над передней панелью рации красовалась поцарапанная алюминиевая табличка с предупреждением: «Achtung! Faind hert mit!»[79].

Перед столом с одной стороны стояло деревянное полукресло с дерматиновыми вставками на сиденье и спинке, с другой – два обычных стула, из того же времени. В довершение возле телефонов обнаружилась круглая пепельница синего стекла, средних размеров линованный блокнот и простой карандаш.

– Забавляешься? – спросил Секонд Арчибальда, кивнув на этот филиал Политехнического музея.

– Никак нет. Вы же не сказали, каким видом связи собираетесь пользоваться. Вот, на любой случай. А дизайн… Здесь когда-то господин Воронцов к работе в Отечественную войну готовился, с тех пор матрица и осталась. Сейчас просто активировалась. Желаете – переделаю.

– Интересно. Я и не знал, – заинтересованно огляделся Секонд. – Ладно, это совсем несущественно. Вот, Иван Романович, располагайтесь, звоните, куда вам нужно, а я пока выйду, чтобы вам не мешать.

– Просто звонить? – Катранджи опять выглядел слегка ошарашенным. Такие анахронизмы, даже чисто стилистические, способны выбивать из колеи самые закалённые натуры.

– Ну да. Набираете номер… Как здесь на «межгород» выходить? – спросил Секонд робота.

– Очень просто. Называйте в трубку страну и город, потом крутите диск. И всё…

– Хм! – Катранджи присел на кресло, достал из кармана пачку сигарет. – По любому аппарату можно?

– По любому, – ответил Арчибальд. – Только вы не уточнили, а в какое время звонить будете?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Отсюда можно позвонить в любое время, где уже или ещё имеется телефонная связь…

Прозвучало это вполне буднично, но Ибрагим снова удивился.

– То есть как?

Арчибальд принялся объяснять и залез в такие дебри, что Катранджи махнул рукой, отчаявшись что-то понять. Как это можно – позвонить, скажем, самому себе в юности и сообщить что-то, в корне меняющее жизнь себя же? Оказывается, очень даже можно – назвать, допустим, выигрышный номер в американской национальной лотерее и на десять лет раньше получить свой первый миллион долларов. Можно-то можно, но тогда тот Ибрагим заживёт совершенно другой жизнью, что на положении нынешнего никак не отразится. Ведь на самом деле в его прошлом такого звонка не было? Вот и всё.

– Нет, мне нужно позвонить в тот день, который сейчас идёт на нашей Земле. В то число, месяц и год, когда мы отправились из Москвы в это «путешествие», – Катранджи постепенно обучался ставить правильно техническое задание.

– Звоните. Там сейчас пятое число. А час – в зависимости от пояса.

Оставшись один, Ибрагим, непонятно отчего волнуясь, набрал первый из нужных ему номеров. Ответил один из доверенных советников, которого Катранджи в шутку иногда называл визирем. Поговорили как бы и ни о чём. Хозяин осведомился, какие новости из Лондона, как текущие события отразились на финансовых делах «корпорации», что сообщают резиденты из европейских столиц и из финансово-духовных центров свободных, не входящих в Периметр ТАОС государств и территорий. Приказал к завтрашнему дню составить подробный отчёт о настроениях лидеров крупнейших группировок, входящих в «чёрный интернационал», предпринимают ли они какие-нибудь действия, выходящие за пределы «дозволенных степеней свободы». Все необходимые инструкции он передаст в ближайшее время, а пока следует распорядиться, чтобы все военизированные структуры организации были приведены в состоянии «готовности второй степени». Выражаясь языком, принятым в российской армии, этим объявлялся «угрожаемый период». Следующая, первая степень означала уже «всеобщую мобилизацию» и фактически войну. А с кем – на то отдельный приказ поступит. С мотивацией «по обстановке» и исходя из того, какому именно из множества крыльев «интернационала» он будет адресован.

Возможность этого была чисто гипотетической, настоящую, тотальную войну с ТАОС всерьёз никто и никогда не рассматривал. Это означало бы что-то вроде сразу нескольких «всемирных джихадов», если использовать этот термин – «джихад» – крайне расширительно, отнюдь не только в мусульманском и богословском смысле. Подразумевая под ним неограниченную, не духовную, а самую настоящую, горячую войну «на земле, в небесах и на море» с «неверными», кто бы к этой категории ни был отнесён вождями «интернационала», то есть, в конце концов, лично самим Катранджи. Для троцкистов это могли быть капиталисты и коммунисты других толков, для чёрных – белые, для уйгуров – китайцы, для «мировой деревни» – «мировой город», и вообще для «угнетённых» – все, кто живет не там, не так и хоть чуточку лучше.

«Визирь» был не слишком удивлён смыслом распоряжения, – эфенди виднее – локальные войны, стычки, грабительские набеги и тому подобное на Земле не прекращались никогда, как, допустим, пожары или дорожно-транспортные происшествия, и все причастные к «интернационалу» знали, что «поход к Последнему морю» когда-нибудь будет объявлен, как знают о втором пришествии все христиане.

Его удивило то, что Хозяин говорил так, будто сам находится в каком-то уединённом месте, без всякой связи с миром, и уже давно. Звучало в его голосе что-то такое, настораживающее. Он не постеснялся спросить об этом Ибрагима, вставив в тщательно сконструированный вопрос несколько проверочных слов, по которым можно было выяснить, не находится ли Катранджи в плену и не говорит ли по принуждению, и вообще – не имитирует ли его голос и манеру совсем другой человек. Но ответил Хозяин так, как и следовало, и сам, в свою очередь, перешёл на малоизвестный диалект курдского языка, которым они оба владели в совершенстве. Представить, что кто-нибудь другой (из тех, кто имел хотя бы теоретическую возможность подключиться к этой суперсекретной и весьма защищённой линии) владеет именно этим диалектом, Катранджи воображения не хватало.