Дочери аптекаря Кима - Пак Кённи

Гиду вошел в комнату аптекаря. Ким поднял на него глаза и увидел, насколько безнадежным был его взгляд. Гиду опустил голову.

— Не смею поднять лица моего… Прошу прощения… Я очень сожалею… — низко кланяясь аптекарю и запинаясь, произнес он.

— Случившееся не воротишь назад. Надо позаботиться о будущем, — расстроенным голосом ответил Ким.

— Вроде и большого ветра-то не было… Я, было, приказал команде «Намхэ» пересесть на наш корабль, но словно какой-то злой дух подстроил все эти несчастья.

— Да уж… Корабли могли и пропасть, а вот люди…

Наступило молчание.

— Может, «Намхэ» унесло еще куда дальше? — Гиду горячо верил, что экипаж «Намхэ» остался в живых, и не переставал надеяться.

— Нам остается только ждать…

Аптекарь и Гиду виновато посмотрели друг на друга, но ни один не смог предложить выхода из ситуации. Оставалось только полагаться на случай.

Вдруг со двора послышался шум. Семьи пропавших без вести моряков, узнав, что вернулся Гиду, снова нахлынули в дом Кима.

Гиду вышел из комнаты — запавшие щеки, красные от бессонницы глаза, медленная усталая походка. Завидев его, толпа затихла. Но многочисленные глаза всех были с надеждой устремлены на него. Гиду провел ладонью по лбу. Ёнок и мать замерли в ожидании, словно нахохлившиеся от дождя цыплята.

— Ты же живой! — разорвала тишину старуха с седыми волосами. — А где мой сын Мансу? — Она снова упала на землю и стала колотить ее кулаком.

Гиду молчал.

— Верни моего сына! Ты вернулся, а мой Мансу?! Где мой Мансу?! На что он оставил старую мать? Ай-гу-у… бедный мой Мансу!

Плач старухи растрогал других пришедших с ней, и двор наполнился рыданиями.

— Ай-го, ай-го… Дитя мое! Бедное, несчастное дитя мое! Все спят в теплой комнате, а тебе лежать тысячи лет на дне морском в зимние ветреные ночи. Никто не может утешить меня! На кого ты меня остави-и-ил?!

Старуха залилась горьким плачем. У молодой потной женщины за спиной закапризничал ребенок, он был голоден. Она взяла его на руки и дала ему грудь. Младенец жадно схватил грудь, но тут же громко заплакал — молока в груди не было. Женщина низко склонилась над ним, из глаз ее катились крупные слезы:

— И зачем ты появился на свет?

Гиду стоял без движения и сокрушенно молчал. Ёнок со служанкой принесли с кухни кашу из молотого семени кунжута и принялись раздавать ее плачущим. Старуха, не обращая никакого внимания на Ёнок и ее уговоры, отказалась принять кашу и продолжала вопить на весь двор.

Гиду не отрывал взгляда от матери Ёнсама, которая как-то приходила в порт навестить сына. Она курила в тот момент, когда служанка предложила ей кашу. Женщина одной рукой без замедления приняла тарелку, а другой потушила сигарету и взяла ложку. Ёнсам был ее приемным сыном. Она приехала из Ёсу и уже несколько дней оставалась в доме аптекаря.

«Бедный Ёнсам», — подумал Гиду и почувствовал, как сжалось от сострадания его сердце. Перед ним всплыло рябое лицо молодого парня Ёнсама, который больше любил работать на корабле в море, чем на острове, а в будущем мечтал стать капитаном.

— Ну хватит, хватит. Разве этим можно помочь? — Никто и не заметил, как во двор вошел старик Со и начал уговаривать всех замолчать. — Разве может человек распоряжаться своей судьбой, чтобы остаться в живых? Не видите, что ли, что дом Кима скоро разорится, как и многие из вас? Зачем вы приходите сюда каждый день, подливаете только масла в огонь своими причитаниями?

До возвращения Гиду домой старик Со уже побывал в такой передряге.

— А тебе-то что, жалкий старикашка? У тебя-то сын живым вернулся! Тебе-то хорошо. Хорошо же, а? — Старуха вскочила с земли и грудью стала напирать на отца Гиду, тряся перед его носом кулаком. Старик отступил.

— Какая мне разница, что будет с этим домом, будет он богат или разорен? Я сына своего потеряла! Сына моего единственного потеряла… а-а! — завыла старуха, снова упав на землю и скребя ее руками.

— Бабуля, еще ничего не известно. Кто знает, может, их прибило к какому-нибудь острову. Не надо так, давайте будем надеяться. — Гиду стал поглаживать ее по плечам, но тут надежда покинула и его, и нахлынуло отчаяние.

Солнце село, и над островом Гонджи стали сгущаться огромные багровые тучи. Над морем, расправив окрашенные в алый цвет крылья, в поисках пищи кружили чайки. Они кружили над морем и плакали, как новорожденные младенцы.

Подложив под грудь подушку, Тэюн читал книгу. Джонюн сидел, опершись о стену, и подстригал себе ногти. Его гладко выбритое лицо абсолютно ничего не выражало. Оба брата были в очках.

Их мать, старушка Юн Джоним, сидела рядом и что-то зашивала, затем она убрала нитки с иголками и произнесла, как будто сама себе:

— Этот год для наших семей выдался таким неудачным. Сколько пришлось выстрадать Ханщильдэк. Аптекарь совсем отошел от жизни… — сказав это, она прошла на кухню приготовить ужин.

Тэюн провел в тюремном заключении целый месяц. Он был арестован за свои неосторожные высказывания о независимости Кореи от Японии. Никакого другого нарушения за ним не обнаружили. Тэюн прекрасно понимал, что произнося это в адрес японского правительства, он совершил ошибку, и больше не желал ни с кем разговаривать на эту тему.

— У дяди Кима, наверное, голова раскалывается от всего произошедшего, — продолжая подстригать ногти, произнес Джонюн. В этот момент из окна по его широкому лбу скользнул луч света.

— Он так богат, думаю, это не повредит ему… — закрыв книгу и потянувшись за сигаретами, произнес Тэюн. Он был очень бледен, но вовсе не казался упавшим духом.

— Мало того, что без вести пропало одно судно, так родственники погибших день и ночь приходят в дом аптекаря и, как пчелы, только и метят, чтоб укусить, требуют компенсации. Столько проблем! — посочувствовал Джонюн.

— Ничего не поделаешь. Им тоже надо как-то жить, — в том же духе продолжал Тэюн.

Джонюн поднял голову и посмотрел на Тэюна:

— Но-но! Ты это поосторожней со словами-то! И миллионеру не выплатить такую сумму!

— Значит, по-твоему, даже если семьи погибших будут обречены на голодную смерть, в это дело и носа совать не следует? — критично заметил Тэюн.

— Выживут. Если бы владельцы кораблей всегда отвечали за погибших, то они бы давно уже разорились, — Джонюн снова принялся подстригать ногти.

— С каких это пор ты встал на сторону буржуа?

— С рождения. Результаты труда каждого человека принадлежат только ему самому. Каждый несет ответственность только сам за себя. Но, к сожалению, в настоящее время я без гроша за душой.

— Ну да, ты хотел сказать, что в ближайшее время ты примешь меры, — выпуская клубы дыма через нос, сыпал упреками Тэюн.