На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное - Александр Тимофеевич Филичкин

Оберст долго ругался и грозился разжаловать всех живых офицеров, если они сорвут операцию. Затем полковник слегка успокоился. Он немного подумал над бедственным положением стрелков и обещал, послать им на подмогу новый отряд.

Он заявил, что, к своему сожалению, не может направить к ним авиацию. В данный момент, она сейчас бомбит Сталинград, и у Люфтваффе нет ни одной свободной машины. Поэтому они должны сами управиться с дикими скифами. Несмотря на большие потери, им нужно форсировать реку, окопаться на том берегу и ждать подкреплений.

Командир мотострелков выслушал крепкий разнос, но сдержал бушевавшую в нём, гордость прусского воина. Обер-лейтенант не стал возражать. Он обещал сделать всё, что только возможно, и отключил микрофон.

Главное, что он уже выполнил свой воинский долг, сообщил в штаб полка, о провале похода по советским тылам, и услышал, что помощь должна появиться с часу на час. В том, что она подойдёт, у него не возникло сомнений. Раз полковник сказал, значит, всё так и будет.

Сейчас ему отдан новый приказ, и если он снова провалит задание, то с ним разберутся очень сурово. Разжаловать его не разжалуют, а вот перевести в штрафной батальон, номер которого начинается с цифры «500», это здесь запросто.

Таких батальонов на фронте с Россией хватало с избытком. Причём, отправят туда, не меньше чем на три долгих года, а то и на пять. Тогда прощай повышение в офицерских чинах, отпуск домой и прочие радости воинской службы.

Новоявленный ротный крикнул фельдфебелям, чтобы они шевелились. Те стали орать значительно громче. Солдаты и другие чины, что чуточку выше простых рядовых, схватились за инструмент. Они подошли к обочине насыпи и осторожно спустились в болото. Увязая по пояс, а то и по грудь, в мерзко пахнувшей жиже, они побрели к небольшим островкам, торчавшим из мокрой низины.

Стрелки выбирались на крохотные участки земли, брались за топоры и валили деревья, повреждённые зимними бурями или болезнями. Они очищали от сучьев и веток тонкие кривые стволы, пилили на короткие слеги и тащили по грязи обратно к дороге.

При помощи ржавых канатов «строительный лес» вытаскивали на узкий просёлок и поднимали на уставшие плечи. Обходя курящиеся дымом машины, рядовые несли «дрова» к переправе.

Все громко пыхтели и тихо ругались на проклятых славян. Мол, вот идиоты, не могли здесь построить хороших дорог и железных мостов. То ли, дело в милой, добродушной Европе. Там части вермахта занимали огромные страны одну за другой.

Причём, не всегда вылезали из своих «Ганомагов». Просто въезжали в уютные города и селенья и шли выпить пива в ближайшем кафе. Никто в них не стрелял и даже не мог посмотреть на солдат косым ненавидящим взглядом. А что они обнаружили в ужасной России? Только дикость и грязь. Унтерменши проклятые!

Павел скоро очнулся, хотел открыть запорошенные прахом глаза, но с ужасом понял, что не может этого сделать. Парень с испугом прислушался к своему организму и осознал, что не чувствует боль от ранений. Значит, ему повезло. Он сразу вспомнил о том, что лежит в окопе ничком, и тотчас успокоился. Просто уткнулся лицом в рукав гимнастёрки, вот и прижал веки так, что они не шевелятся.

Боец отметил, что нет ни разрывов, ни пулемётной стрельбы, а почва под ним совсем не трясётся. Он медленно поднял гудящую голову и ощутил, как с неё тонкими струйками стекает мелкая пыль. Стараясь, не забить себе горло, он перестал на какое-то время дышать, выбрался из небольшого укрытия и, помогая руками себе, сел на рыхлую почву. Это была сухая земля, выброшенная из минных воронок.

Парень отёр лицо рукавом, осторожно открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Ровная площадка холма была густо усеяна ямами диаметром в метр или чуть больше. Они попадались так часто, словно здесь собирались сажать великое множество плодовых деревьев. Но не в каком-то порядке, а так, где придётся. Среди больших углублений лежали куски твёрдой глины, обломки жердей от навеса и клочья посеревшего сена.

Неожиданно для себя, Павел подумал о том, что теперь он на собственной шкуре узнал, что значит, быть под миномётным обстрелом. Ведь сам бил по фрицам тяжёлыми «чушками» калибром в восемьдесят два миллиметра.

Насколько он помнил, у фашистов они всего восемьдесят один, но это ничего не меняет. Сила взрыва ничуть не слабее. Да и расстоянье полёта почти, то же самое. Разве что наши войска могут использовать мины врага, а советские немцам уже не подходят.

Отбросив никчёмные мысли, невесть для чего, замелькавшие в черепе, парень продолжил осмотр. Ближе к обрыву, выходящему к дамбе, темнела очень большая воронка. Она оказалась размером раз в семь-восемь крупнее, чем все остальные. Огромная яма продолжала дымиться и крепко вонять сгоревшим тротилом. Похоже, что здесь находились ящики с боеприпасами.

Сразу за внушительной выемкой, виднелась 76-ти миллиметровая пушка, покрытая слоем из пыли толщиной в указательный палец. Она слегка покосилась на левую сторону, но выглядела практически целой.

Двое суток назад, орудие одиноко стояло в маленькой роще, что накрыла артиллерия немцев. После налёта фашистов оно походило на новое, привезённое недавно с завода, но и сейчас, смотрелось нисколько не хуже.

— Ничего его не берёт! — удивился солдат. Он с трудом поднялся на ноги и, качаясь, словно матрос после сильного шторма, направился к «дивизионке». Вернее сказать, к той обширной площадке, на которой она находилась.

Взрывы множеств мин снесли невысокие брустверы внутрь и добавили грунт, выброшенный из десятков воронок. Окоп и раньше был не очень глубоким, а теперь, оказался засыпан почти целиком.

С высоты своего среднего роста Павел опять осмотрелся и заметил две ямы. Рядом темнели клочья разорванных тел и обгоревшие кости. Насколько он помнил, в одном месте лежал коновод, убитый в начале боя с фашистами. Ну, а в другом — кто-то из остальных пушкарей.

Парень обошёл пять индивидуальный защитных ячеек, доверху заполненных рыхлой землей. Везде он увидел всё ту же картину. Люди лежали ничком, но никто из них не дышал. Иначе, земля бы на них шевелилась.

Боец перевернул сослуживцев на спину одного за другим. Он разглядел, что у всех текла кровь изо рта, носа, ушей и даже из глаз, сильно расширенных ужасным предчувствием смерти.

Сначала, он удивился, но потом всё же понял, что ребята погибли во время налёта. Скорее всего, от сильной контузии. Слишком близко от примитивных убежищ падали тяжёлые мины. Взрывная волна повреждала сосуды, наступало кровоизлияние в мозг и скорая