На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное - Александр Тимофеевич Филичкин

из-за края плоской площадки. Один танк фашистов разворачивал пушку к пригорку с боевым охранением.

Артиллерист вернулся назад и сказал:

— Приготовиться к бою. — Пока Павел вставлял новый снаряд в открытый затвор, молодой командир оглядывался по сторонам и выискивал место, откуда можно ударить по проклятым «четвёркам».

«Вот только вряд ли из этого, что-то получится, — размышлял офицер. — Сейчас фрицы уже наготове. Стоит врагам заметить ствол пушки возле обрыва, как они сразу начнут в него целиться. Наши бойцы будут возиться с установкой орудия и времени для точной наводки у них окажется меньше. Они не успеют всё сделать до выстрела снизу».

Лейтенант увидел оглоблю, которая отлетела от разбитого взрывом навеса. Она была толщиной в руку мужчины и с удивительно ровно обломанным краем. Видно, её перебило осколком. Да и цвет оказался вполне подходящим. Чёрная копоть попала на дерево и скрыла его серый оттенок.

«Солнце нам светит в затылок и левое ухо, а фрицам почти, прямо в лицо. Они не заметят отсутствие жерла и будут уверены в том, что видят ствол нашей пушки. У страха глаза велики, и фашисты не станут вдаваться в детали. Жахнут, как можно скорее, и вся недолга. Пока они будут возиться с зарядкой, пока уточнят, сбитый откатом прицел, у нас появится толика времени. Может быть, мы успеем стрельнуть и убраться назад».

— Павел! — подозвал офицер рядового и объяснил, что нужно сделать.

Выслушав слова командира, парень вдруг понял, что его посылают на верную смерть. Он хотел сказать по-уставному: «Слушаюсь!» — но горло, словно бы сжала чья-то сухая рука. Боец смог только кивнуть.

— Выполняй! — приказал офицер и пошёл к остывающей от выстрелов пушке. Пять человек взялись за орудие и покатили его к краю обрыва.

Покрывшись холодной испариной, Павел поднял толстую жердь, на которую указал лейтенант, и с сожаленьем прикинул, что в ней всего метра три с половиной. Слушая свист множества пуль, пролетающих над головой, он потоптался на трясущихся от страха ногах, низко пригнулся и двинулся к южному краю продолговатой площадки.

Боец оказался рядом с тем местом, где вершина холма резким обрывом уходила в низину. Он лёг на живот, подполз к самой кромке длинного ската и быстро выглянул из-за неё. Парень запомнил, где стоит вражеский танк с поднятым кверху орудием, немедленно спрятался и, ни секунды не мешкая, отполз метра на два назад.

Он неуверенно оглянулся. Лейтенант вместе с солдатами катил пушку к северной части холма. Они приблизились к краю откоса, замедлили скорость движения и поставили орудие так, чтобы его не было видно с моста и дороги. Офицер посмотрел на бойца и махнул правой рукой, мол, давай шевелись, не задерживай.

Парень втянул в себя воздуха столько, сколько сумел, шумно выдохнул и сдвинулся немного вперёд. Боец взял принесённую палку за расщеплённый конец, а другой, с ровным срезом, высунул над кромкой обрыва, где-то на метр. Он замер на пару мгновений и стал наклонять жердь к дороге, лежавшей у подножия высотки.

Павел крепко запомнил, как медленно движется ствол «дивизионки» по двум направлениям. Не обращая вниманья на дрожь, колотившую тело, он действовал весьма аккуратно, словно орудие наводилось на «коробку» фашистов.

Танкисты врага тотчас заметили шевеление на вершине холма. Они увидели тёмный длинный цилиндр, появившийся над крутояром, и разглядели, как он наклоняется к технике, застывшей на узкой дороге.

— Орудие справа! — крикнул фельдфебель. Наводчик закрутил маховик и быстро прицелился в опасный предмет. Прозвучала команда «Огонь!».

Машина коротко грохнула. Снаряд свистнул в воздухе и врезался снизу в макушку холма. Кусок высокого склона обрушился вниз. Часть грунта подхватила взрывная волна, подняла её в утренний воздух и швырнула вверх и вперёд.

Туча камней мелькнула над головой оглушённого Павла. К счастью бойца, вся масса ушла под углом к горизонту, а на него самого, попала лишь мелкая пыль. Парень извернулся ужом и откатился назад, подальше от кручи.

Только тут он заметил, что держит в руке обломок оглобли. Её ровный конец был раздроблен на сотни светлых волокон. Кусок оказался длиной около метра и уже никуда не годился. Ни на постройку навеса, ни тем более, на макет полевого орудия.

Сквозь сильный звон, возникший в ушах, парень услышал, как справа бухнула пушка. Он повернулся на шум и увидел напряженных товарищей. Раненный в плечо коновод притащил новый снаряд. Заряжающий вставил его в открытый казённик. Наводчики крутили маховички, а длинный ствол медленно изменял положение вдоль горизонта. Судя по направлению поворота, теперь бойцы целились в другую мишень. Не ту, что выбрали раньше.

Значит, понял солдат, всё вышло, как сказал лейтенант. Фрицы приняли жердь за орудие и жахнули по этой обманке. Пока возились с зарядкой и поворотом башни к южному краю высотки, ребята вывели «дивизионку» на прямую наводку и сожгли очередной «Т-4». Итого уже семь.

Остался только один, но он бьёт по нашей пехоте и не знает, что с остальными покончено. Сейчас пушкари вдарят по последнему танку, и будет полный порядок. Можно будет, спокойно лупить по машинам фашистских стрелков.

Павел с трудом поднялся на дрожащие от контузии ноги, пошел к ящикам со снарядами и взял в руки тяжёлую «чушку». Стараясь не спотыкаться о комья каменной глины, разбросанные по ровной площадке, он двинулся к расчёту орудия.

Не дойдя двух шагов до окопа, парень услышал грохочущий выстрел. Он поднял глаза от земли, увидел весёлые лица солдат и понял, что все восемь танков фашистов подбиты. Значит, теперь у врага нет больше пушек. Остались одни пулемёты, которые бьют по вершине, но это не так уж и страшно. Главное — не вылезать из-за края обрыва холма.

Сражение за переправу

Красноармейцы успешно отбивались от фашистских стрелков, но с каждой минутой им становилось всё трудней и трудней. Фрицы уже пристрелялись к бугру, на котором стояла пехота. Они лупили в пригорок из многих стволов, и пули свистели всё чаще и ближе.

Сотни кусочков свинца врезались в невысокие брустверы, прошивали насыпь насквозь и напрочь сметали её с края окопов. Земля падала вниз, а ходы сообщения быстро теряли часть своей глубины. Теперь в них нельзя было бегать, пригнувшись с места на место. Удавалось ходить только «вприсядку» или почти на карачках.

Одиннадцать «Ганомагов» били в пригорок с такой интенсивностью, что стало почти невозможно, поднять голову и посмотреть из окопа на фрицев. Пальба «навскидку» или «вслепую» не давала никаких результатов. Сержант понял, что не стоит тратить патроны, и