Мост бриллиантовых грез - Елена Арсеньева

Неведомо, сколько времени проторчали бы Эмма и Роман наавеню Ван-Дейк, когда бы не припустил вдруг дождь, не повеяло студеным,каким-то, право слово, волжским, а не парижским ветром, а главное, не вышел быиз сада, окружавшего особняк, неприметный дяденька в сером плаще и надвинутомна глаза кепи – типичный флик, какими их изображают во французских полицейскихфильмах. Аналогичная фигура маячила у ворот парка Монсо, и, кажется, второйфлик говорил по мобильному телефону. Может быть, вызывал полицию для задержаниядвух подозрительных личностей? Наблюдатели сочли за благо ретироваться на улицуКурсель, дошли до рю Дарю, до храма Александра Невского и, поскольку он уже былзакрыт, попросили помощи у русского Боженьки, глядя на церковные купола.

Как вспомнишь, сколько тысяч, нет, десятков, сотен тысячрусских просили здесь помощи у вышеназванного, да как прикинешь, сколько из нихэту помощь получили, так поневоле усомнишься – нет, не в существовании Господа,спаси нас, Боже, от греха! – а в том усомнишься, что молитвы русских людей донего доходят. Как правило, он дает им с точностью до наоборот… и в этом скоропридется убедиться одному из двух просящих.

Впрочем, какое счастье, что в отношении грядущего мы – всеголишь слепые котята! Да и тайны свершившегося нам прозревать вредно. Как не разуже было сказано, меньше знаешь – лучше спишь.

Вечным сном.

Помолились, стало быть, Эмма да Роман русскому Богу – ипоехали на метро к себе, на станцию «Оберкампф», на улицу с одноименнымназванием.

Этой же ночью был разработан стратегический план слежки заИлларионовым. В письме Людмилы мелькнула фраза: «Ты будешь шляться по своемулюбимому д’Орсе и даже не вспомнишь обо мне!» Значит, есть шанс увидетьИлларионова в этом знаменитом музее. Но не станешь же караулить его там с утрадо вечера! Наверняка он посещает в Париже множество других мест, бизнесомкаким-то занимается. А торчать под его окнами на улице, где полно фликов, неполезно для их дела. Оставалось надеяться только на везение, и потому Эмма иРоман сделались завсегдатаями музея д’Орсе, а покупка билетов туда стала чутьли не основной статьей их расходов. Оно конечно, семь с половиной евро – неслишком большая сумма. Но умножьте-ка их на тридцать дней… Впрочем, нет, надвадцать шесть, ведь по вторникам в музеях Парижа выходной. И все равно –дороговато. Вот если вам впереди светит кучка бриллиантов, тогда, пожалуй,можно смело тратить эти семь с половиной евро… А если не светит?!

О том, что она, может быть, и не светит, старались недумать. Эмма была убеждена, что бриллианты у Илларионова, а Роман, как обычно,верил ей безоговорочно.

Эмма подошла к делу с фантазией. Главное было непримелькаться охране музея и не вызывать подозрений. Поэтому в дешевыхмагазинах «Tati» и «Sympa» был закуплен целый арсенал одежды, косметики,париков, шарфов и головных уборов, как мужских, так и женских, позволяющихменять внешность до неузнаваемости. Когда дошло дело до применения грима, Эммаоказалась на редкость несведущей: она ведь почти не красилась и скосметическими наборами обращалась неуверенно и неумело. Пришлось походить вдорогие магазины вроде «Галери Лафайет», «Прантом», «Сепфора», где на первыхэтажах, в отделах косметики, визажисты бесплатно демонстрировали своемастерство. Кое в чем поднаторев, Роман и Эмма целый день посвятили закреплениюнавыков, гримируя друг друга, а назавтра приступили к слежке.

Скоро они знали экспозицию д’Орсе наизусть, получше музейныхработников, однако если для Романа необходимость ежедневно (ну ладно, черездень!) таращиться на произведения современного искусства скоро стала тяжелейшимна свете наказанием, то Эмма получала истинное удовольствие и от хождения помузею, и от беспрестанных переодеваний. Это была игра, дивная игра в другуюжизнь, каждый день новую. Эмма в бесформенном холщовом балахоне, цветастойбандане и тяжелых башмаках на рифленой подошве, в круглых очках с простымистеклами; Эмма в узеньких джинсиках, обтягивающем алом свитерке и в черном,гладком, лаково блестящем парике; Эмма в строгом костюмчике «настоящей леди» ис псевдокрокодиловой сумочкой в руках; Эмма в седых кудельках и невзрачнойодежде какой-то провинциальной учительницы, наконец-то выбравшейся в Париж,чтобы приобщиться к шедеврам Руссо, Сезанна и разных прочих Ренуаров; Эмма врыжем косматом парике и кожаных брюках, обвешанная бижутерией, напоминающаяжрицу с пляс Пигаль, невесть каким ветром занесенную к алтарю муз, – это былиразные Эммы. Слишком долго она жила однообразной, унылой жизнью ЭммыШестаковой-Ломакиной и осточертела самой себе. Теперь была совершенно другаяжизнь – вернее, другие жизни, и от каждого нового образа Эмма получала несказанноеудовольствие. Если Роман относился к слежке как к нудной работе, то для нее этобыла игра. Поэтому неудивительно, наверное, что именно она и выиграла приз:увидела Илларионова.

Впрочем, потом Эмма признавалась себе: она заигралась! Онапереувлеклась самим процессом перевоплощения и порою забывала о конкретной целислежки. Да и сам музей, расположившийся в залах бывшего железнодорожноговокзала, ее очаровывал. Какое это счастье было – стоять на верхней галерее исквозь окно-часы любоваться совершенно невероятным видом Парижа! Город всегда,даже в самый яркий день, чудился ей подернутым некоторым туманом, как быромантическим флером. С высоты он казался чуточку ненастоящим, а великолепныйхрам на холме Сакре-Кер придавал этому сверхъевропейскому городу что-тозагадочно-восточное.

В тот знаменательный день, вдоволь наглядевшись на Парижсверху, Эмма немножко прошлась по залам импрессионистов, полюбовалась на«Ненюфары» Моне и «Звездную ночь в Арле» Ван-Гога (по ее мнению, это былаединственная красивая картина Ван-Гога) и начала спускаться вниз по длинной инеудобной лестнице. Она внезапно почувствовала, что очень устала – захотелосьспать, как часто бывает в музеях. Чтобы взбодриться, Эмма решила пройти в самоеначало главного зала и посмотреть на своего любимого Густава Моро. Чтобы нетолкаться среди народа, которого в центральном проходе главного зала оказалосьочень много, она свернула в галерею и, честно сказать, пропустила быИлларионова, просто не заметила бы его, если бы не та сцена, которая разыграласьвокруг него.