120 дней Содома - Маркиз Де Сад

Действительно, зазвенел колокольчик, а поскольку никто завечер ни разу не получил разрядки, хотя все члены были довольно напряжены,отправились ужинать, обещая друг другу сполна получить свое во время оргий. НоГерцог не мог терпеть так долго, и, приказав Софи подойти к нему и подставитьягодицы он заставил какать эту красивую девочку, проглотив какашки на десерт.Дюрсе, Епископ и Кюрваль. также пребывая в озабочен ном состоянии, проделалиэту операцию: один – с Гиацинтом, другой – с Селадоном, третий – с Адонисом.Последний, и будучи совершенно в состоянии удовлетворять желаниям, был занесенв пресловутую книгу наказаний; Кюрваль, бранясь как последний мерзавец,отыгрался на заднице Терезы, которая немедленно извергла ему кучу дерьма, какуютолько возможно было сотворить. Оргии были очень развратными, и Дюрсе,отказавшись от какашек молодежи, сказал, что в этот вечер он желает лишь дерьмасвоих трех старых друзей. Его удовлетворили, и мелкий распутник образцовокончил, пожирая говно Кюрваля. Ночь внесла немного покоя в этот разгул ивернули нашим распутникам и желания, и силы.

Тринадцатый день.

Председатель, спавший этой ночью со своей дочерью Аделаидой,с которой развлекался, отослал затем ее на матрац, лежавший на полу возле егокровати, и пустил на ее место Фаншон. Он всегда хотел иметь ее радом, когдапросыпался от похоти, что с ним бывало почти каждую ночь. Около трех часов ночион обычно пробуждался, бранясь и богохульствуя подобно злодею. Его охватывалонекое похотливое безумие, которое порой становилось опасным. Вот почему онлюбил держать поблизости старуху Фаншон, которая научилась его успокаивать, какнельзя лучше, предлагая ему либо саму себя, либо кого-нибудь из тех, ктоночевал у нее в комнате. Сегодня ночью председатель, вспомнив о некоторых изтех низостей, которые он проделал со своей дочерью перед тем, как заснуть,потребовал ее, чтобы повторить их. Однако ее не оказалось на месте. Судитесами, какой шум и волнение вызвало это известие: Кюрваль в бешенстве вскакиваети требует привести дочь: зажжены свечи, ищут, перерывают все в комнате, нобезрезультатно. Первым делом зашли в комнату девочек, обыскали все постели и, вконце концов, нашли Аделаиду в ночном платье, сидящую возле постели Софи. Двепрелестные девочки, которых объединяла совершенно одинаковая нежность,набожность, добродетельные качества, наивная доверчивость и приятность,прониклись необыкновенно чувствительной лаской и утешали друг друга. До эгослучая никто об этом не подозревал, однако впоследствии открылось, что такслучалось уже не в первый раз: старшая укрепляла свою подругу в лучших чувствахи в особенности убеждала ее не отказываться от религии и своих обязанностей поотношению к Богу, который, дескать, когда-нибудь утешит их в страданиях.Предоставляю читателю судить о неистовой ярости Кюрваля, обнаружившего в своемдоме прекрасную миссионерку. Схватив за волосы и осыпая бранью, он уволок ее вкомнату и привязал к ножке кровати с тем, чтобы у нее было время до завтрашнегоутра подумать о своей дерзкой выходке. Нетрудно себе представить, с какойдобросовестностью на глазах всех своих друзей, сбежавшихся на эту сцену,Кюрваль велел вписать обеих преступниц в книгу наказаний. Герцог желалнемедленной расправы, и предложенная им не отличалась мягкостью. После того какЕпископ сделал ему несколько благоразумных замечаний, Дюрсе удовольствовалсязанесением виновных в книгу. Не было повода обвинить старух. Господа вечеромположили их спать в их комнате. Это обстоятельство выявило недостатки ворганизации быта. На будущее было решено, чтобы, по крайней мере, одна старухапостоянно оставалась у девочек и одна – у мальчиков. Все снова легли, иКюрваль, которого гнев сделал еще более бесстыдным и жестоким, проделал сосвоей дочерью такие вещи, о которых мы не можем пока сказать, но которые,ускорив извержение семени, успокоили и усыпили его. На другой день все птичкибыли так напуганы, что не было найдено ни одной нарушительницы; только умальчиков малыш Нарцисс, которому Кюрваль еще со вчерашнего дня запретилподтираться, желая получить его вонючим но время кофе (ребенок должен былподавать в тот день), на свое горе позабыл приказание и вытер себе анус сособой тщательностью Как он ни объяснял, что его ошибка может быть исправлена,потому что он еще хочет посрать, ему было приказано терпеть и замечено, что оннисколько не будет освобожден от занесения в роковую книгу: обряд был совершенна его глазах грозным Дюрсе, который дал ему почувствовать всю тяжесть еговины, предупредив, что эта ошибка едва не помешала семяизвержению господинаПредседателя. Констанс, которую теперь больше не стесняли в этом из-за ееположения, Ла Дегранж и «Бриз-Кюль» были единственными, кому было позволеноопростаться; всем же остальным было приказано воздержаться до вечера. Ночноесобытие было те мой разговора за обедом; друзья посмеялись над Председателеммол так упустить птичек из клетки; шампанское вернуло веселость, и они перешлик кофе. Подавали Нарцисс, Селадон, Зельмир и Софи. Последняя была пристыжена, ина вопрос, как часто это происходило, отвечала, что второй раз и что мадамДюрсе давала ей такие хорошие советы, что было бы, по правде говоря,несправедливо их обеих за это наказывать. Председатель уверил ее, что тесоветы, которые она называла хорошими, были в ее положении весьма дурными и чтоблагочестие, которое ей внушала Аделаида, послужит тому, что она будетнаказываться каждым день; и еще ей не следует иметь в ее нынешнем положениидругих наставников и других богов, кроме его троих собратьев и его самого, идругой религии, кроме как служить им и слепо повиноваться во всем. Так, поучая,он поставил ее на колени между своих ног и приказал ей пососать ему родящийчлен, что бедняжка дрожа всем телом, и исполнила. Герцог, оставаясь по-прежнемусторонником употребления в зад, за неимением ничего лучшего, натягивал Зельмирименно таким образом, попутно заставляя ее испражняться себе в руку ипроглатывая содержимое по мере получения; все это происходило пока Дюрсеразгружал в свой рот Селадона, а для Епископа испражнялся Нарцисс. Несколькоминут друзья отдыхали после обеда, а затем перешли в историческую гостиную, иДюкло отыскала нить своего рассказа:

«Галантный восьмидесятилетний старец, господа, которого дляменя предназначала Фурнье, был маленьким, плотного сложения банкиром счрезвычайно противным лицом. Он установил между нами сосуд; мы встали спинойдруг к другу и стали одновременно испражняться; он завладевает горшком,собственными руками перемешивает наши фекалии и все это проглатывает, пока я подставляюему рот, чтобы он все это извергнул. Он едва взглянул на мой зад и совсем егоне облизал, хотя был в полнейшем восторге; продолжая заглатывать и изливать, онсучил ногами, потом ушел, дав мне четыре луидора за диковинный обряд!

Тем временем мой финансист с каждым днем проникался всебольшим доверием и все большим дружелюбием ко мне; это-то доверие, которым я непреминула воспользоваться, стало вскоре причиной того, что мы рассталисьнавсегда. Однажды, когда он допустил меня одну в свой кабинет, я заметила, чтоон наполнял свой кошелек перед тем, как выйти, из ящика в столе, довольноширокого и доверху заполненного золотом. «Вот так добыча», – говорю ясебе. В ту же минуту возымев намерение завладеть этими деньгами, я с величайшимвниманием отмстила про себя все, что помогло бы мне их достать. Докур незакрывал ящик, но уносил ключ; увидев, что ни дверь, ни замок не были особеннопрочными, я решила, что мне не потребуется больших усилий их взломать. Составивплан, я дождалась, когда д'Окур уйдет из дома на целый день, как он обычно этоделал два раза в неделю – в дни какого-то особенного непотребного сборища, кудаон отправлялся вместе с Депре и аббатом, чтобы заниматься вещами, о которых вамможет быть расскажет Ла Дегранж и которые не по моей части. Скоро благоприятныйслучай представился. Слуги были не менее распутными, чем их хозяин, они никогдане упускали возможности разойтись по своим делам; так что я оставалась почтиодна в доме. Полная нетерпения осуществить свой план, я немедленно отправляюськ дверям кабинета, одним ударом кулака выбиваю ее вовнутрь, мчусь к ящику,нахожу там ключ – я так и знала. Я вынимаю оттуда все, что нахожу; там было неменьше трех тысяч луидоров. Набиваю карманы и роюсь в других ящиках; моимглазам предстает весьма дорогая шкатулка, я ее присваиваю; но что я вижу вдругих ящиках этого замечательного письменного стола!.. Счастливый д'Окур! Кактебе повезло, что твоя неосторожность открылась только мне! Там было все, зачто его можно было бы колесовать, господа; это все, что я могу вам сказать. Несчитая ясные и говорящие сами за себя записки, присланные ему от Депре иаббата, в которых писалось о тайных вакханалиях, все в комнате могло служитьэтим гнусностям… Но я останавливаюсь, границы которые вы мне предписали, мешаютмне сказать больше и Ла Дегранж, лучше чем я, объяснит вам все это. Что доменя, то, совершив кражу, я улизнула в тайном страхе перед всеми темиопасностями, которым я, может быть, подвергалась, знаясь с подобными злодеями.Я приехала в Лондон. Мое пребывание в этом городе, где я жила на самую широкуюногу, не представит вам, господа, ни одно из тех подробностей, которые васинтересуют. Позвольте мне слегка обойти вниманием эту часть событий моей жизни.В Париже я сохранила сношения лишь с Фурнье, и, так как она известила меня обовсем шуме, который поднял финансист после кражи, я решила, наконец, заставитьего замолчать и написала ему без лишних слов, что тот, кто нашел деньги, нашели кое-что другое и что, если он решится продолжать свою тяжбу, я перед тем жесудьей выложу то, что было в маленьких ящичках. Наш герой замолчал. Не прошло иполгода, как распутство всех троих открылось, и они выехали за границу. Не имеяболее причин для опасений, я возвратилась в Париж. Должна ли я признаться вам,господа, в своей непутевости? Я вернулась туда такой же бедной, как и уезжалакогда-то, и была вынуждена снова обратиться к Фурнье.