Программист жизни - Надежда и Николай Зорины

Полина закончила разговор по телефону и подошла к нам.

– Синий, – сказала она Зое Михайловне. Та подчеркнула в списке какую-то фамилию и объяснила: – Синим мы обозначаем тех, кто лечился амбулаторно. – И совсем другим тоном, таким, каким говорят, когда хотят порадовать сюрпризом, сказала: – А сейчас мы будем пить чай. Я испекла яблочный штрудель.

Кажется, пронесло, Зоя Михайловна ничего по моему лицу не прочитала и в голосе не заметила уличающих интонаций. Настроение у меня поднялось. Я вывесил на дверь табличку: «Перерыв 15 минут» – и сел к столу.

Штрудель, выпеченный моей славной тещей, оказался удивительно вкусным. Чай, как всегда, выше всяких похвал – у Зои Михайловны настоящий талант заваривать чай. Даже самый простой, какой-нибудь «Липтон» в пакетиках, в ее руках обретает потрясающий вкус и аромат. Да к тому же я, перестав нервничать, ощутил прямо-таки волчий голод – поездка в психиатрическую больницу отняла много сил.

Нет, нервничать, наверное, не перестал. Потому что вдруг стал идиотски шутить, совсем не остроумно называя штрудель то шнобелем, то швайдером, якобы забывая его название. Зоя Михайловна меня поправляла, давала пространственные объяснения этим, ошибочно употребленным словам, и мне показалось, что ее голос звучит принужденно: так подробно и серьезно она объясняет по той же причине, по какой я шучу. Полина сидела с тем самым лицом, создававшим впечатление, что она видит. Все всё понимают, но делают вид, будто ничего не произошло. Я завел разговор о необыкновенной жаре этим летом. Полина и Зоя Михайловна его с готовностью поддержали. Я стал рассказывать анекдот, вычитанный в Интернете, но спохватился, что уже его им рассказывал, и на середине замолчал.

– Как твоя голова? – озабоченно спросила Полина и так растрогала меня этим вопросом, что я чуть не прослезился. Наверное, с головой у меня действительно было что-то не так.

– Все хорошо.

– А что случилось? – Зоя Михайловна тоже искренне озаботилась. Они обе воспринимали меня как больного, которого нужно щадить и оберегать, но этим доставляли мне страдания, я начинал чувствовать себя вообще какой-то сволочью.

Полина рассказала о моем приключении в подъезде, деликатно упуская компрометирующие детали.

– Нужно показаться врачу, – сказала Зоя Михайловна. – У меня есть один знакомый, очень хороший специалист.

– Спасибо, не нужно, – отказался я. И зачем-то соврал: – Только что от врача. Он меня осмотрел и не нашел ничего серьезного.

Впрочем, соврал не совсем: у врача я действительно был, и он действительно предлагал меня осмотреть.

После чаепития Зоя Михайловна собралась уходить, еще раз объяснив цветовые обозначения в списке Сотникова. Наверное, решила, что, раз у меня сотрясение мозга, с первого раза я не в состоянии ничего запомнить. Полина пошла ее провожать. Они долго стояли на крыльце агентства и о чем-то вполголоса разговаривали. А мне до невозможности захотелось узнать, о чем они говорят. Но я сдержался и даже специально отошел как можно дальше от двери, чтобы случайно не подслушать.

Вернулась Полина и долго ничего не говорила. Молча, не торопясь, мыла и убирала чашки в шкафчик за перегородкой, я с тревогой за ней наблюдал и не решался заговорить первым.

– Ты правда себя хорошо чувствуешь? – наконец спросила она, закончив возиться с посудой.

– Правда.

– Мне показалось, что ты какой-то нервный. – Она вздохнула. Потом подошла ко мне, точно определив место моего нахождения – я стоял у окна. Никогда не мог понять, как ей это удается. – Как прошла встреча с Мишариным? – Она обняла меня и прижалась головой к плечу.

Обрадовавшись, что Полина на меня не сердится и больше не выказывает той особой, чересчур деликатной заботы, от которой я сильнее чувствую свою вину, я стал подробно рассказывать о встрече. Потом поделился своими соображениями относительно раздвоенности ее видений. Эти соображения ее очень заинтересовали.

– Предсмертные воспоминания будущего? – задумчиво проговорила она. – А знаешь, на это действительно похоже. Только как мог Стас увидеть свое будущее так подробно, так четко, до малейших нюансов? Да и себя, повзрослевшего, увидел! Я, например, даже представить не могу, как сейчас выгляжу. Все это пока не укладывается в голове.

– И меня больше всего удивляют детали, те, которые значения никакого не имеют, а все же совпали. Хромоногая белая собачка у магазина Алевтины, развязанный шнурок на туфле Толика.

Я замолчал. Меня вдруг опять охватило то самое чувство, которое возникло при разговоре с Зоей Михайловной, когда она первый раз объясняла цветовые обозначения в списке пациентов Сотникова. Что это было? Тревога? Волнение? Или какая-то мысль, которая не смогла проклюнуться? Я взял список и стал в него всматриваться. Когда, в какой момент разговора я почувствовал это нечто? Взгляд мой уперся в черную рамочку. Да, вот здесь! Черным был обведен только один пациент – Протасов Василий Семенович. Протасов… Где-то я уже слышал эту фамилию. Но где, при каких обстоятельствах? Не помню!

– Собачка, шнурок Толика – это в самом деле удивительно, – говорила между тем Полина, – но меня…

– Помолчи! – грубовато перебил я ее, боясь спугнуть то самое ощущение, которое опять возникло. – Что ты сказала? Собачка? Шнурок?

– Ну да, развязанный шнурок Толика, – обиженно произнесла Полина. – Зачем кричать?

– Прости! – Я ткнулся губами в ее висок, прося прощения. – Просто это так зыбко, боюсь, ускользнет…

Я изо всех сил старался сосредоточиться, прислушивался к своим ощущениям, на разные лады повторяя фразу Полины: «Собачка, шнурок Толика…» Это ощущение снова возникло именно на этой фразе. Собачка, шнурок, Толик… Толик!

– Что ускользнет? – осторожно, тоже боясь спугнуть мою мысль, спросила Полина. Я ей не ответил, потому что вдруг ясно увидел белый картонный ламинированный прямоугольник – он даже слегка бликовал, – а на нем черными буквами имя: Анатолий Протасов.

Я не слышал эту фамилию, я ее видел! На груди у Толика, на его бейджике.

И тут же из памяти выскочила печальная история Толика, рассказанная Алевтиной в первый день моего с ней знакомства. У них с отцом был общий бизнес, весьма процветающий, потом они разорились, отец погиб при каких-то сомнительных обстоятельствах. Кажется, Алевтина намекала на самоубийство. Толик запил, от него ушла жена… Все это произошло два года назад.

– Возможно, мы нашли убийцу.

Я рассказал Полине все, что смог вспомнить о Толике.

– Это может быть простым совпадением, – возразила она. – Фамилия Протасов не такая редкая.

– Но не такая и частая! Этот Толик прекрасно укладывается в схему. Странно, что я этого раньше не заметил. Он все время отирался поблизости. Я принимал его за поклонника Алевтины, а он попросту шпионил, подслушивал наши разговоры, старался быть в курсе расследования. У него есть мотив для убийства Сотникова – месть…