В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина - Джон Д. Литтлпейдж

одно, то другое воинство; а затем в 1921 году, когда по России прокатился величайший в современной истории голод, казахские стада и отары еще больше сократились, так что в 1923 году поголовье домашних животных в Казахстане составляло всего около 30 процентов того, которое было в 1916 году. Естественно, кочевники страдали, поскольку почти полностью зависели от своих животных: те давали им еду, одежду и средства к существованию.

Но в 1923 году их стада снова начали прирастать и к 1928 году вернулись к нормальному состоянию. На огромных пастбищах, не только в Казахстане, но и в окрестностях Южного Урала и Сибири, выращивали животных, которые могли бы легко обеспечить мясом, молочными продуктами и шерстью всю Россию. В Казахстане около половины всех животных овцы, остальные – лошади и молочные кобылы, козы и верблюды.

Кочевники вполне благоприятствовали, когда я впервые приехал в Россию в 1928 году. Их стада увеличивались с каждым годом и в достаточном количестве обеспечивали мясом и молочными продуктами как их самих, так и миллионы городских жителей. Сравнительное преуспевание кочевников в какой-то степени объясняло дешевизну и изобилие продуктов питания в наш первый год на Южном Урале.

Кочевники снова оказались в числе пострадавших, когда в 1929 году началась вторая коммунистическая революция. Кочевники были отсталыми и суеверными, и я могу понять, почему коммунистические реформаторы считали, что действуют во благо, разрушая их старые формы жизни и убеждая их, а порой заставляя силой, принять образ жизни, который считался более цивилизованным и разумным.

Однако в этой поездке, когда мы день за днем продвигались в нашем автомобиле по этим равнинным пастбищам с яркой зеленой травой, усыпанной разноцветьем полевых цветов, я сопереживал тем кочевникам, которые сопротивлялись насильственному превращению их в пролетариев. Я начал проникаться духом скотоводов, которые веками населяли эти плоскогорья со своими животными, летом жили в своих войлочных юртах, а зимой переезжали в саманные деревни. Я понимал, почему им нравилась такая жизнь, пусть и не самая прогрессивная по современным стандартам. Я даже стал разделять их готовность бороться за этот образ существования с теми, кто угрожал лишить их его.

Со странным чувством мы пересекали эту прекрасную, почти необитаемую страну, следуя по пустым верблюжьим тропам, когда-то очень оживленным в это время года. Изредка мы натыкались на небольшую деревню русских поселенцев, чьи предки пришли в эти невозделанные зоны после русского завоевания в XIX веке. Время от времени мы проезжали мимо небольших групп войлочных юрт, где жили казахи, которых после коллективизации заставили поселиться при скотоводческих фермах, но которые в теплую погоду все еще предпочитали свои юрты домам.

Мы всегда останавливались в деревнях, будь то русские или казахские, чтобы спросить дорогу. В ответ на наши вопросы неизменно получали один и тот же ответ: «Есть только одна дорога, и она прямо перед вами». Затем происходило одно и то же: мы проезжали милю или около того от деревни, и дорога внезапно расходилась веером в дюжину разных направлений, по которым крестьяне распределялись, чтобы возделывать свои поля. Поэтому мы останавливались, и я сверялся с солнцем, чтобы убедиться, не сбились ли мы с пути на восток.

У нас была карта рудников, которые я должен был посетить, и большинство из них удалось найти. На рудниках к нам относились как к почетным гостям, предоставляли лучшие комнаты и пополняли наши запасы продовольствия и топлива. На некоторые из этих рудников бензин везли на верблюдах для заправки машин, которые часто доставлялись с помощью тех же транспортных средств.

Всякий раз, когда нам не удавалось добраться к руднику до наступления темноты, мы разбивали лагерь в открытой степи. Погода была теплой, а небо безоблачным, и единственное неудобство доставляли нам полчища комаров, которые не давали покоя. Где бы мы ни располагались на ночлег, моя жена устанавливала свою керосинку с одной конфоркой и умудрялась готовить для нас четверых ужин из пяти блюд.

Шофер каждый вечер старательно осматривал машину, чтобы, чего доброго, не застрять в этих пустынных краях. Обычно я отправлялся со своим дробовиком, единственным оружием, которое мы взяли с собой, поохотиться на птиц. Для индеек его калибр был недостаточным. После ужина мы доставали портативный фонограф и недолго слушали музыку, прежде чем лечь спать.

Как нам сказали, до революции эти богатые пастбища в летнее время года были покрыты стадами и множеством юрт. На этих пастбищах кормились миллионы молочных кобыл, верблюдов и овец, а теперь они пустовали. Стада исчезли, а вместе с ними и кочевники. По пути мы часто замечали дым, лениво поднимающийся над развалинами саманных деревень, в которых когда-то зимовали пастухи. Эти деревни были подожжены во время борьбы между кочевниками и коммунистическими реформаторами и все еще тлели несколько месяцев спустя. Дым свидетельствовал как о жестокости борьбы, так и о конечной победе над старым и непрогрессивным образом жизни.

Несколько золотых приисков, которые мы посетили в Северном Казахстане, были открыты и разрабатывались монголами много веков назад. Нам сказали, что некоторым из них более тысячи лет. Показали выдолбленные гранитные камни, которые использовали для измельчения руды; инструменты для добычи полезных ископаемых – медные кирки, ножи и молотки, остатки костяных лотков для промывки измельченной руды. В одной из шахт обнаружили отвал в несколько тысяч тонн старых отходов, перевезли их на один из новых заводов для цианирования и извлекли золота на девяносто долларов за тонну.

В летнее время эти рудники в изобилии снабжаются продовольствием и всевозможными припасами караванами грузовиков, которые следуют по верблюжьим тропам от ближайшей железнодорожной станции, хотя в некоторых случаях приходится преодолевать многие сотни миль. Но зимой они неделями отрезаны от внешнего мира из-за снежных буранов, худшей особенности жизни в Казахстане. По сравнению с ними снежные бури на американском Среднем Западе кажутся просто детской забавой.

Степи в Казахстане плоские, как доска, на сотни миль вокруг. Не встречая препятствий, налетающие ветра набирают такую силу, что поднимают облака жгучего песка и похожих на песок мелких льдинок. Бураны зачастую продолжаются по несколько дней и несут опасность любому, кто отважится выйти на улицу. Возле шахт и плавильных заводов, которые не прекращают работу в непогоду, принято каждые десять – пятнадцать минут подавать сигнал, чтобы рабочие не заблудились. Несмотря на такие меры предосторожности, каждую зиму погибает много рабочих. Они сбиваются с пути даже на коротких расстояниях между жилыми домами, шахтами или плавильными заводами, и их уносит ветром в степь.

Золотые рудники в степях Казахстана – авангард развития и освоения этой огромной республики, равной