Малабарские вдовы - Суджата Масси

но тому не бывать.

Миссис Рой одарила ее ласковой улыбкой.

– Возможно, вам подойдет это поприще. Но прежде, чем принять у вас документы, комитет должен убедиться, что соблюдены необходимые условия.

– Я это понимаю. – Рука Первин коснулась сумочки. – Родители обеспечили меня деньгами. Я не стану просить о стипендии и прямо сегодня привезла депозит…

– В этом нет нужды. Вопрос в том, что ваш муж и его родители думают о вашем поступлении к нам.

Этого вопроса Первин не ждала.

– Мужу известно о моих интересах. Собственно, еще уговаривая меня выйти за него, он рассказывал, какие возможности для обучения есть в Калькутте.

– Это хороший знак, – заметила Камини Рой с явным облегчением. – На вашем заявлении должна стоять подпись члена семьи, имеющего постоянную работу и соответствующие полномочия. Наша директор должна будет встретиться с вашим мужем и, возможно, его отцом.

– Но почему? Я располагаю собственными деньгами. Мне это кажется…

– Несправедливым? – Миссис Рой посмотрела на нее с невеселой улыбкой. – Я с вами согласна, миссис Содавалла. Я бы с удовольствием изменила правила и дала женщинам больше свободы, но я не попечитель и не имею таких прав. Предлагаю вам должным образом заполнить заявление и приехать с ним на собеседование вместе с мужем и свекром. Надеюсь в ближайшем будущем увидеть вас на занятиях.

Первин попрощалась с Камини Рой со смесью воодушевления и досады.

Прекрасно было познакомиться с известной женщиной и вроде как заручиться ее поддержкой. Но теперь придется просить Сайруса и Бахрама оторваться от дел на фабриках и съездить в Бетюн. Первин подозревала, что это может оказаться непросто.

В Саклат-плейс она вернулась к чаю. Еще не открылась дверь, а в нос ей уже ударил запах тушеного мяса. После нескольких часов на свежем воздухе он показался одуряюще тяжелым.

До нее долетел гул голосов, потом мама Бехнуш хихикнула. Первин аккуратно переступила через выведенную мелом границу у порога, заметила рядом пару незнакомых женских чаппали.

– Кто у нас в гостях? – спросила Первин у Гиты.

Гита прошептала:

– Ее лучшая подруга, миссис Ганди. Но мама Бехнуш очень недовольна.

Первин не знала, что ей сделать: засвидетельствовать свое почтение или сразу пойти наверх и начать заполнять заявление в колледж. Чувство долга победило, она двинулась в гостиную. Приблизившись, услышала незнакомый визгливый голос – он, видимо, принадлежал миссис Ганди.

– Вот так просто и ушла? Как ты, наверное, переволновалась!

Бехнуш отвечала с явной досадой:

– Да, ничего не зная о наших улицах, опасных личностях и всем прочем.

– Девицы из Бомбея вечно шляются по магазинам! – провозгласила миссис Ганди. – Но как же она вышла из дома без других членов семьи?

Первин неудобно стало подслушивать под дверью. Она вошла и сказала:

– Мама Бехнуш, простите, что не предупредила о своем уходе. Вы отдыхали, мне не хотелось вас будить.

При ее появлении Бехнуш захлопала глазами. Встала со стула и замахала руками, будто бы прогоняя. Тихо произнесла:

– Уйди.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – Первин не понимала, откуда на лице у свекрови выражение такого стыда. Миссис Ганди разглядывала ковер, как будто ей противно было видеть Первин.

– Наверх, – прошипела Бехнуш. – Я скоро приду.

Первин поднялась на третий этаж; по пятам за ней следовала Гита. Видимо, Бехнуш сообразила, что Первин слышала их сплетни, и решила, что должна проявить строгость перед лицом миссис Ганди. Первин чувствовала, что закипает: жар стыда за то, что она, не дав себе времени подумать, вошла в комнату, расплавлял хрупкую близость, возникшую у нее со свекровью.

– Мне что, нужно было дождаться, когда меня представят? – спросила она у Гиты. – Что я на сей раз сделала не так?

Вместо ответа Гита сказала:

– Сюда. Вы должны идти за мной.

Первин остановилась в изумлении. Трехэтажный дом был построен квадратом, в середине – открытый двор. Гита вела ее в самую дальнюю часть, за двери, которых Первин еще ни разу не открывала.

– Ты о чем? – удивилась Первин. – Я пойду к себе принять ванну.

Гита, нервничая, произнесла:

– Ваша мама Бехнуш этого не хочет.

– Чушь какая! – с нарастающим раздражением сказала Первин. – Если она хочет со мной поговорить, пусть придет в мои комнаты.

Гита поморщилась.

– Но, мемсагиб, вы там этого не можете. Не сейчас.

Первин уперла руки в бока и медленно обратилась к своей айе на бенгальском:

– Я должна принять ванну. Я была снаружи, а еще у меня месячные.

Глаза у Гиты блеснули.

– Так в этом все дело! Мама Бехнуш знает, что случилось, что все началось сегодня. Она говорит, вы должны пойти в эту комнату.

– В какую комнату?

– Сюда. – Гита открыла металлическую дверь, высотой чуть больше самой Первин. В нос ей ударил запах мочи. Это что, уборная?

Первин зажала нос, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте, царившей в этой комнатушке, – она разобрала, что в ней одно высокое окно за узорчатой железной решеткой. Прежде чем дернуть за веревку в центре комнаты – с ее помощью включался свет, – Гита накрыла руку лоскутом ткани.

Первин моргнула, пытаясь сообразить, где находится. Крошечная комнатка, четыре на три метра, с такими же темно-красными половицами, как и во всем доме. В комнате стояла узкая железная койка, в ногах лежали две свернутые простыни, сверху – старенькая подушка в пожелтевшей наволочке. Кроме этого, из мебели были только стул с прямой спинкой и маленький столик, оба из железа.

На столе – три стопочки. В одной – сари из грубого хлопка, в другой – чистые, но явно использованные менструальные тряпицы, в третьей – несколько полотенец, все в пятнах. Тут же несколько затрепанных романов на гуджарати. Дверь в дальней стене вела в небольшой закуток с унитазом.

Комнатушка слишком затрапезная даже для самой непритязательной прислуги. Первин негодующе спросила:

– Чья это комната?

Гита стояла на пороге, явно нервничая.

– В этой комнате женщины-парсийки отдыхают во время бинамази[61]. У вас разве дома такой не было?

Первин сглотнула. Буквально бинамази означает «пребывать без молитвы». Этим словом обозначается менструация. Во время бинамази женщинам у парсов не положено надевать религиозные одежды и молиться в агьяри. Но Первин ее мать научила только этим двум правилам.

– Гита, я не понимаю. Эта комната как-то связана с менструацией?

– Да, именно поэтому вы должны здесь находиться. – Гита бросила на нее сочувственный взгляд. – В высоком кувшине вода, если захотите попить – можете в любое время позвонить в колокольчик, я приду к двери, принесу еще воды и еду три раза в день. В маленьком кувшине таро[62]. Полагаю, вы знаете, что