Черное сердце - Геннадий Геннадьевич Сорокин

она у меня после зарплаты карманы проверяла? Сядут мужики выпить-закусить, скинутся, а у меня ни рубля нет – все любимая жена отобрала.

Я послушал ее, послушал и говорю:

«Извини, Наташа, мои чувства к тебе увяли, и больше между нами ничего не будет».

Она обиделась и до сих пор со мной не разговаривает.

– Как же любовь? – спросил я шутя.

– Я после Нового года кому только в любви не признался! К Веронике подкатил, но она с ходу послала. Вероника – девушка строгая, ее признанием в любви не купишь, не проведешь.

– Женись на Шутовой, – серьезно сказал я.

– Боже упаси! – набожно перекрестился приятель-атеист. – Только не на ней.

– А что так? – с ядовитым сарказмом спросил я.

Мне стало обидно за Шутову. Девчонка как девчонка. Потерянная, правда, но не гулящая же, не пьяница, не грязнуля.

– Научишь Иру колготки поддергивать, одежду по моде купишь, и будет супруга хоть куда!

– Нет-нет! – возразил Тимоха. – Пусть ее кто-нибудь другой обучает. Мне жена готовая нужна: чтобы за хозяйством следила, готовить умела и меня в руках держала, не давала во все тяжкие пуститься.

Мы еще выпили. Тимоха взялся философствовать:

– Не хочу я после армии сюда возвращаться. Работа меня устраивает, а вот общага – нет! Здесь можно помереть со скуки или спиться. Чем холостяку заняться на досуге? Нечем! Книжку хорошую в магазине не купишь: на полках только труды Ленина и классиков отечественной литературы стоят. Где детективы, приключения? Где произведения зарубежных писателей? Нет. Если в общаге появляется интересная книга, то она по этажам гуляет, пока ее до дыр не зачитают.

Что еще остается? Телевизор? В ленинском уголке есть какая-то черно-белая развалюха. Сколько я ни пытался на хороший фильм попасть – ничего не получалось! Или про завод, или про колхоз. Про завод мне, слесарю, зачем смотреть, в выдуманные проблемы вникать? Про деревню вообще смотреть невозможно. Девушки в этих фильмах наивные до тошноты. Деревенские девчонки гораздо раньше городских узнают, как дети появляются. Родители им ничего не объясняют. Все объяснения – во дворе и на улице. Но, судя по фильмам, стоит поцеловать деревенскую девушку, как она тут же в душевное смятение приходит, мечется по полям, места себе не находит. И что удивительно, в деревне все девушки и женщины поют по поводу и без повода! Заунывно так, как наши девки перед попойкой. Терпеть не могу, когда они выть начинают:

«Я вернуться не могу, прости-и-и!» – Словно эхо звучит вдали.

Еще хуже песня о снежной девушке. Ты ее слышал?

Я согласно кивнул головой, но разошедшегося приятеля было не остановить:

– Какой-то чувак слепил из снега девушку. «Такую милую, что хоть веди домой». Он ушел, она осталась на улице. Потом она к нему приходит домой. Он ее, девушку из снега, целует. Финал:

Я сердце ей согрел теплом губ ласковых, И стала лужицей она у ног моих.

Спрашивается: этот чувак – идиот? Какого черта он целуется со снежной бабой?

Тимоха разлил еще по рюмке. Подумал и серьезно сказал:

– Давай приколемся, споем!

– Что? «Ой, мороз, мороз»?

– Нет. «Я вернуться не могу, прости!»

– У тебя наступил вечер тупых шуток? Если мы запоем, то вся женская часть общежития на нас смертельно обидится. Подумают, что мы по пьяному делу решили поиздеваться над их чувствами. И потом, мы с тобой никогда не сможем с надрывом вытянуть «Прости-и-и-и!». Чувств не хватит!

Дверь распахнулась, вошла Вероника. Вообще-то ко мне, несмотря на обычно не запертую дверь, просто так, от нечего делать, не заходят. У меня не кабак и не балаган, чтобы любой мог в вечернее время зайти, пожаловаться на жизнь или стрельнуть трешку до зарплаты.

– Пьете, как алкаши, без закуски? – спросила она хозяйским тоном.

Тимоха разом сник, спеть больше не предлагал.

– Пять минут посидите, я ужин принесу, – распорядилась она.

– Хлеба нет, – предупредил я.

– Андрей сходит на завод, принесет.

Вначале я не понял, про кого она говорит. Потом осенило: Тимоху же на самом деле Андреем зовут.

«Если Вероника строжится на Тимоху и называет его по имени…»

Тимоха не был бы Тимохой, если бы просто исполнил указания, не внеся в них нотку вольнодумства. Вернулся он с завода не только с двумя буханками свежего хлеба, но и с довеском в виде бутылки водки и поддатого Полысаева.

– Что с вами делать! – вздохнула Вероника и пригласила к столу.

На ужин она приготовила пожаренную на сале яичницу из десятка яиц. Мы, как стая коршунов, набросились на еду. Потом выпили, причем Вероника пила наравне со всеми.

– Сегодня можно, – с грустью сказала она.

Около 20.00 нежданно-негаданно пришла Шутова. Увидев ее, Тимоха чуть не поперхнулся. Полысаев замер с непрожеванным куском во рту. Даже Гулянова была удивлена. Словом, мои гости выглядели так, как если бы из встроенного шкафа высунулась огромная мышь и сказала человеческим голосом: «На пол крошки сметайте, на пол! И шкурки от сала не обсасывайте. Они несъедобные».

Я, слегка пьяный и веселый, не растерялся, кивнул в сторону кровати. Никто из гостей моего намека не понял. Шутова обиделась, поджала губы.

– Я в другой раз зайду, – сказала она.

– Перестань, проходи, садись, – опомнилась Вероника. – Нам уже пора.

Никого не стесняясь, она взяла Тимоху за руку и вывела из комнаты. Больше его в этот вечер никто не видел. Полысаев, воспользовавшись моментом, выскользнул за дверь.

– Странно, правда? – спросил я. – У нас шум на весь этаж, а ты заходишь и удивляешься, что у меня полон дом гостей. Садись, выпьем. Поговорим.

– В другой раз, когда совершенно трезвым будешь. У меня серьезный разговор.

– Мы тут с Тимохой толковали. Он говорит, что женился бы на тебе, если бы ты хоть одним глазком подмигнула.

– Вот еще! – фыркнула она. – Мне такой жених даром не нужен.

– А какой нужен? Я подойду? Вчера ночью неплохой задел на будущее был. Не подскажешь, что означал твой поздний визит, ждать тебя сегодня?

– Завтра поговорим, – отрезала она и вышла за дверь.

На другой день я дежурил, так что разговор не состоялся.

25

В понедельник на вахте дежурила Глафира Карповна, милая шестидесятипятилетняя старушка. Увидев, что я в форме, спросила:

– Дежурите сегодня, Андрей Николаевич?

– Да, на сутки заступаю.

Вахтерша скрылась за перегородкой, сделала отметку в журнале. По своей инициативе вахтерши отмечали, когда и кто из руководства хлебокомбината зашел на территорию предприятия, когда вышел. В случае необходимости они всегда могли подсказать, где искать директора или главного механика. Меня они отмечали по другой причине: я был их тылом, всегда готовым прийти на помощь. По факту я исполнял роль местной милиции, арбитра в улаживании конфликтов.

По пути на работу я размышлял:

«Мы с Шутовой живем на одном этаже общежития восьмой месяц. До субботней ночи наше общение