Избранные произведения - Лайош Мештерхази

прибежищем. Мы надеялись, что в таком месмол, в руках кнут и вожжи!.. Он ратовал за советскую республику, ибо, по его словам, это была «правда бедного человека», и, принимая участие в создании народного совета в Товарошской артели, действовал «именем Христа»…

В общем, это был сумасбродный, но честный человек. Слово его крепкое. Ему можно было спокойно довериться: раз обещал перевезти, считай, что ты на той стороне.

Йожеф рассказал про старика для того, чтобы мы как-нибудь ненароком не произнесли при нем бранного слова — он очень близко принимал это к сердцу. Хоть мы с Белой и не были сквернословами, однако «черта» поминали часто. А старик этого не выносил.

Мы всё обсудили, договорились об обязанностях: Йожеф зайдет за нами в половине четвертого утра; до этого мы поспим, ибо нам предстоят трудный день и еще более трудная ночь, Йожеф попрощался с нами и уже собирался уходить, как вдруг мы услышали гул мотора.

Сгустились сумерки, но нам с чердака все было отчетливо видно, даже лица. Мы узнали вылезавшего из машины багрового от загара инспектора Покола, позади, в коляске мотоцикла, разглядели Пентека, жандармских офицеров с золотыми воротниками — словом, всю компанию. Они остановились у дома брата Белы.

— Эй, кто-нибудь! Здесь живет Йожеф К.?

Мы трое стояли на чердаке затаив дыхание, боясь пошевельнуться. На шум в сад вышла женщина, толпой выбежали дети.

О, только бы она не растерялась, не испугалась, только бы не проговорились дети!

Прибывшие во главе с подполковником и инспектором вошли в сад.

— Ваш муж дома?

Женщина сразу нашлась.

— Нет его дома, — сказала она. Говорила она очень громко, желая предупредить нас. — Поехал в Дьёр, к моим сестрам.

— В Дьёр? Гм! Значит, в Дьёр… Насколько мне известно, он должен сегодня работать.

— У него выходной. Обменялся сменой с приятелем.

— Гм! Выходной! Обменялся сменой!.. Когда он вернется домой?

— Извините, не знаю. Может, с вечерним поездом, а может, завтра.

— Так! Ну ладно!.. А еще у вас есть кто-нибудь в доме?

— Никого нет.

— Сейчас увидим! — И они оттолкнули стоявшую на ступеньке женщину.

Один сыщик попытался тем временем завести знакомство с девчушкой — на вид ей было года четыре. Испуганная девочка молчала. Как ни старался незадачливый детектив, сколько ни спрашивал «как тебя зовут», сколько ни улыбался, ни бормотал, «какая красивая девочка, какая славненькая малютка», — ничего у него не выходило. Девчурка ухватилась ручонкой за губу и молчала, словно немая.

Однако мы видели: надвигается беда. Они не задержались с обыском в семье К. Раньше или позже, а перевернутые конура и кадка все-таки попадутся им на глаза.

— Пошли! — сказали мы трое почти разом. — Уйдем, пока сюда не пришли, уйдем, пока весь караваи стоит лагерем на верхней улице. Мы успеем еще незаметно скрыться.

Мы спустились с чердака. Дома была одна хозяйка. Теперь уже и брат Белы не мог здесь оставаться, он тоже должен был бежать вместе с нами и скрываться до прихода вечернего поезда.

Хозяйка принялась собирать в корзину всякое барахло, тряпье, грязную одежду; потом взялась за одну ручку корзины, за другую взялся Бела. Они, делая вид, что понесли в стирку белье, вышли из ворот. Следом за ними с ведром в руке направился я, а спустя некоторое время за нами последовал и брат Белы.

У нас был наготове план: мы зашли к товарищу на противоположном конце поселка. Там подождали. Вскоре нам сообщили новости: на обоих концах улицы выставлены патрули, у железной дороги сыщик поджидает вечерний поезд, с которым должен «прибыть» брат Белы. В доме был обыск, все вещи выкинуты из шкафа, теперь приезжие отправились дальше — возможно, обыщут весь поселок.

Уже стемнело. Мы рискнули пойти в офицерское кафе, где старшим дворником служил дядюшка Йожи, мой давний друг с завода Эйзеля; его небольшая квартирка при кафе, состоявшая из кухни и комнаты, была для нас последним прибежищем. Мы надеялись, что в таком месте не станут искать двух коммунистов, бежавших из заключения.

Нас сопровождали четыре товарища. Один из них пошел вперед известить дядюшку Йожи. Другой остановился в дверях кафе и, притворившись, что читает киноафишу, зорко следил за улицей. Двое шли впереди нас, делая вид, что бредут домой, увлеченные дружеским разговором. Они останавливались на каждом углу, то закуривали, то начинали о чем-то спорить и тем временем проверяли, свободен ли путь. Мы осторожно пробирались шагах в пятнадцати позади них и вдруг наскочили на патруль; правда, это был обычный жандармский патруль, вызванный из-за стачки. К счастью, дело происходило у пивной, мы шмыгнули в дверь и, переждав, пока пройдут жандармы, благополучно добрались до квартиры дядюшки Йожи. Наш «конвой» остановился на улице, чтобы в случае опасности предупредить.

Расчет оказался верен. В этом районе, где обитали господа, едва ли можно было встретить жандарма или типа, похожего на сыщика. Применительно к обстоятельствам мы поужинали довольно спокойно. Дядюшка Йожи не советовал нам пользоваться железной дорогой — жандармы могли схватить нас и в поезде. Лучше ночью пробраться в Банхиду — это недалеко, — идти поверху, потом опушкой леса. Из Банхиды пассажиры большей частью едут с тюками, ночью туда прибывает пассажирский поезд из Кишбера и Папы: людей много, и в толпе мы будем незаметны. Там можно сесть в поезд на Алмашфюзитё.

Неплохая идея. Ноги у нас отдохнули, обувь была более удобна, и небольшое ночное путешествие не пугало. А тут еще дядюшка Йожи и брат Белы вызвались нас проводить. Это было хорошо и потому, что Йожеф из Банницы мог поездом вернуться домой: будет выглядеть так, будто он приехал из Дьёра.

Мой бывший мастер разостлал на полу соломенный тюфяк и какое-то пальто. Мы улеглись, но нам не спалось. Изо всех сил мы старались заснуть, чтобы время прошло быстрее, но то и дело ворочались и вздыхали. Наконец, часов около двух, старик сел на топчане — он лежал на голых досках, так как тюфяк отдал нам.

— Давайте, товарищи, помаленьку собираться, — проговорил он кряхтя.

Была прохладная ясная ночь. Мы ступали так осторожно, что ни один камешек не хрустнул под ногами. Старик вел нас мимо садов господского квартала. Иногда раздавался сердитый лай собак, но, лишь только мы проходили мимо, псы умолкали. Нигде ни души. Мы дошли до верхней дороги.

Не видно было ни зги. Огни в окнах давно погасли. Лишь справа, внизу, в центре города, мерцало несколько уличных фонарей. Нам пришлось карабкаться вверх — видно, дорога шла через холм или по его склону. Дядюшка Йожи и