Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

На поминальном обеде мы с Витькой сидели рядом. Помимо кутьи был бабушкин борщ со сметаной, картошка-толчёнка с мясом, домашняя лапша с курицей, булочка и компот. Прощаясь, я отдал Витьке свой узелок с конфетами.

Так и канул в небытие десятый день, прожитый мной в этом благословенном времени. В думах о собственной смерти я успел пережить уже двух человек. На подходе был третий. Дядьку Ваньку Погребняка забрали из больницы домой. Он весь исхудал, заговаривался, не узнавал соседей. Тётя Зоя кормила его с ложечки.

Десять дней. Как они отразятся в памяти того, кто придёт после меня, и отразятся ли вообще? Спросит, к примеру, дядя Петро: «Что ты там, парень, за схему оставил в вагончике?», а он – ни уха ни рыла. Я ведь не помнил, как утром ходил в магазин за молоком в день моего появления в этом времени.

Я сел на скамейку возле дома, где жил Сашка Жохарь, и задумался. Да, был в этом моменте скрытый подвох. То, что со мной произошло, мало похоже на рокировку. Честно говоря, оно вообще ни на что не похоже. Складывается впечатление, что кто-то большой, сильный и всемогущий отмотал назад колесо времени и отбросил меня в прошлое, забыв при этом стереть память о будущем. К этой мысли я приходил не раз. И каждый раз отметал, как нечто, не стоящее внимания. Слишком много ляпов и нестыковок содержала в себе теория попаданства, чтобы принять её за рабочую версию. То, что я не помню момент своей физической смерти, нивелировало все остальные выкладки. Ведь так не должно быть.

«А как? – поднялся со дна души ехидный вопрос. – Как должно быть?»

«Ну, не знаю, – засуетился разум. – Когда умирала бабушка Паша, она до последнего звала Пимовну. Так и застыла с ее именем на устах…»

– Чё это ты тут расселся?!

Нога, обутая в новенький ботас, небрежно поддела подошву моей сандалии. Естественно, это Жох, кто же ещё? Стоит себе, ухмыляется. В раскосых глазах прыгают бесенята.

Сашка был независимым человеком. Его не пороли ремнём, не напрягали с учёбой, не припахивали на домашних работах. Своим личным временем он распоряжался по своему усмотрению. Хочет – учит уроки, не хочет – идёт гулять. С появлением в их семье косоглазого болгарчонка, у дядьки Трофима и тётки Натальи на младшего сына просто не стало хватать времени. Накормлен, одет – и ладно.

Этим Сашка и пользовался. Он рано начал курить, попробовал вина, а пиво употреблял, как я лимонад. Бабушки с нашей улицы называли его «фулюганом», по которому плачет тюрьма, родители запрещали не то что дружить, а вообще с ним общаться, а пацаны немного побаивались, как нечто необъяснимое. Жохарь знал о своём статусе, ведь дурная молва действенней хорошей рекламы. Был он ехиден, насмешлив, высокомерен и всем раздавал обидные клички, которые всегда приживались. Это с его лёгкой руки Витя Григорьев стал Казией, я – сначала Петрушкой, потом Пятой, а Лёха Корытько – Хохлом. А так по большому счёту Жохарь был пацаном адекватным. Если и заедался, то только когда выпьет. Вот и сейчас, лизнул, наверное, на поминках красненького.

Ради будущей дружбы я не стал начищать Сашке хлебальник, а молча поднялся и зашагал прочь. Но не просто так зашагал. Памятуя о его подлой натуре, держал правую руку опущенной вдоль бедра. Знал, что будущий друг не удержится, чтобы не отпустить мне подсрачник.

Так оно и случилось. Я поймал его ногу в самый интересный момент и немного попридержал на весу. Чтобы сохранить равновесие, Жох стал мелко подпрыгивать, неистово матюкаясь.

Может, тюрьма по нему и плакала, да только напрасно. После восьмого класса Сашка поступил в ПТУ, выучился на сварщика и уехал на Север прокладывать трубопроводы. Вернувшись в родной город, построил большой дом, чем-то напоминавший казарму. Вдоль внешней стены – неширокий сквозной коридор, а направо – череда разнокалиберных комнат за одинаковыми дверьми. С женой тоже сложилось. Принесла ему Танька двух пацанов. Оба выросли, вышли в люди, обзавелись семьями. В общем, по состоянию на новогоднюю ночь моей настоящей жизни, Жохарево потомство пошло на второй десяток.

Звонил он мне, поздравлял, справлялся, кого из сверстников спровадили на тот свет, кто ещё потихоньку коптит, на месте ли отчий дом. Грозился навестить по весне, чтобы вместе рвануть по «местам боевой славы». Да что-то опять у него не срослось. Почками занедужил, на операцию лёг.

Я смотрел в Сашкины бесстыжие зенки, силился в них увидеть дородного лысого деда в больших роговых очках, но не нашел ни малейшего сходства. Что ж, будем учить. Я отвёл его ногу в сторону, чтобы он встал поудобнее, и отпустил.

– Вот тебе, падла, за дурные намерения!

Хотел было двинуть ещё разок, да побоялся повредить почки.

От неожиданности Жох замолчал. Я не стал дожидаться, когда он придёт в себя, развернулся и ушёл в сторону дома, ожидая, что мне в спину ударит камень. Но обошлось.

Было около трёх часов дня. Навстречу мне ехала почтальон, свернула в ближайший проулок. Меж домами шастал дядя Вася Культя. Соседские собаки молчали. Когда хозяев нет дома, они неохотно лают даже на тех, кто стучится в калитку.

Да, чуть не забыл пояснить, чем отличается у нас проулок от переулка. Первый заканчивается домами, выходящими к реке огородами, а второй – мостиком-«кладкой» через эту самую реку.

Дядя Вася был в полном недоумении. Увидев меня, обрадовался и озадачил вопросом:

– Где все?

– Как где? На поминках.

– Да ты что?! И кого хоронили?

Я коротко прояснил ситуацию:

– Пацана Раздабариных, что в нашей речке утоп. Разве не видели? Мимо вас проезжали же!

– Вон оно как! – пожевал губами Культя. – Дожили! Детишек без войны провожаем. Дать бы родителям буздева за недогляд! Не видел я и не знал. Мы с Петром в это время были в конторе. Ну, бабушка Лена, понятно, сейчас на борщах. А Степан Александрович там или опять на дежурстве?

– Дома. В смысле, сейчас на поминках.

– Слушай! Ты не мог бы его немного поторопить? Скажи, так и так: грузчики предлагают мешок комбикорма. Разгружают с утра. Рупчик делов.

– А гитары? – поинтересовался я. – Гитары у нас тут нигде не разгружают?

– Тебе что, инструмент нужен? – переспросил Василий Кузьмич и сам же ответил на этот вопрос: – Ах да, модно же тренькать сейчас! – Подумав, добавил: – Ты давай-ка за дедом слетай. Потом это дело обговорим. Заодно объяснишь Петру, что ты там опять за хреновину ему на бумажке нарисовал. Он чуть с ней в сортир не сходил!

Окрылённый надеждой, я вывел велосипед со двора и, даже не отвязав тяпки, рванул к Раздабариным. С непривычки чуть не упал, вывернув на дорогу. Тело опять забыло, что надо не только крутить педали, но и наклонять корпус в сторону поворота. Мало-помалу приноровился, стал поглядывать по сторонам и видеть не только дорогу.

Деда углядел не сразу. Он сам несколько раз окликнул меня, даже вышел к дороге. Пришлось тормозить, возвращаться немного назад.