Город Солнца. Глаза смерти - Евгений Рудашевский

Не было сил злиться или копаться в собственных чувствах.

Максим положил письмо на грудь и уснул.

Узкий прямоугольный конверт из шелковистой чисто целлюлозной бумаги. На лицевой стороне, в углу, где обычно указывают адресата, мелким отточенным почерком написано: «Максиму». Синяя гелевая паста. Других надписей нет.

Почерк знакомый. Максим хорошо запомнил его, когда в детстве возился с письмами отца. На обратной стороне – ничего. И только место склейки оказалось ребристым. Слишком сильно намочили клеевой слой. Или вскрыли конверт, а затем вновь заклеили. Впрочем, мама говорила, что не читала письмо, и Максим ей верил. В конце концов, склейка могла покоробиться от времени.

Внутри – четыре прямоугольных, под размер конверта, вкладыша из плотной мелованной бумаги. Каждый вкладыш пронумерован. На первом всё тем же узнаваемым почерком, только чуть более крупно, написано:

«Всё оставляю тебе. Ты поймёшь. И в глазах смерти увидишь мою жизнь».

Ниже в четыре строки следовал набор букв, написанных будто в спешке, небрежно, – некоторые буквы стиснуты, другие растянуты, с короткими и долгими пропусками:

Всего – пятьдесят шесть букв, по четырнадцать на каждую строку.

– В глазах смерти увидишь мою жизнь…

Такой же непонятный набор букв красовался и на остальных вкладышах. Буквы другие, но их количество – неизменное.

Ни обращения, ни даты, ни подписи. Только эти бессмысленные строки. Какая-то глупая шарада, разбираться в которой у Максима не было никакого желания.

«А чего ты, собственно, ждал? Исповеди? Обещания вернуться и помочь, когда его помощь действительно потребуется? Объяснения тому, что сейчас происходит?»

Максим с отвращением отбросил письмо. Думал порвать его, но сдержался. Решил вначале показать Кристине.

К часу дня Максим вышел на кухню. На столе его ждали остывшие оладьи, заветренная сметана и малиновое варенье. Отчим работал в мастерской, а мама уехала в Зеленоград – по субботам, если машина была на ходу, мама отправлялась в супермаркет, заодно навещала одну из подруг.

Максим заварил две кружки чёрного чая с бергамотом, поставил их вместе с тарелками на поднос и отправился в гостевую.

Кристина уже проснулась. Успела переодеться в свои чёрные левайсы и тёмно-синюю толстовку Максима, которую мама вчера на всякий случай оставила в комнате. Застелила диван и, когда Максим зашёл в комнату, стояла возле окна с телефоном в руках.

– «Всё оставляю тебе. Ты поймёшь. И в глазах смерти увидишь мою жизнь», – прочитала Кристина, когда они управились с завтраком и сели на диван обсудить письмо. – Что это значит?

– Понятия не имею.

– Всё оставляю тебе…

– Ну да.

– А что он тебе оставил?

– Ничего. Кроме гнилых воспоминаний. Если это то, что интересует тех людей, так, пожалуйста, пусть приходят, я поделюсь.

Кристина улыбнулась, но не утратила серьёзности. Внимательно осмотрела конверт и вкладыш. Даже понюхала их, чем окончательно развеселила Максима.

– Так это шифр? – Кристина всмотрелась в ряды неровных букв.

– Ну да. Отец любил такие загадки. Видимо, решил, что на прощание нужно оставить своему сыну именно загадку. Заботливый.

– Ты сегодня язвительный, – Кристина посмотрела на него с интересом.

– Просто начало дня не лучшее, – Максим пожал плечами. – В общем, с письмом мы никуда не продвинемся.

– Уверен?

– Я же говорю, отец и раньше оставлял мне такие шифры. Устраивал приключение в квартире. Давал одну записку с указанием, где искать вторую. Потом – третью. Реши парочку загадок, разгадай тройку ребусов и к вечеру найдёшь подарок на день рождения.

– Подарок на день рождения?

– Да. Шоколадную Звезду смерти или что-нибудь в этом духе.

– Этот шифр – такой же?

– Не знаю. – Максим взглянул на письмо отца. – Вряд ли. Может, какая-нибудь банальность. «Прости, но для твоей же безопасности». Ну, или как он там сказал маме.

– Думаешь, шифр сложный?

– Мне было одиннадцать. Вряд ли он использовал «Энигму».

– Ты сегодня другой.

– Какой?

– Не знаю. Другой.

– Выспался, наверное. Ну, и штаны новые надел. У этих коленки ещё не провисли.

Кристина рассмеялась беззвучным мягким смехом.

– Когда мы встретились в первый раз, ты был…

– …угрюм и молчалив?

– Да. Замкнутый.

– Это плохо?

– Нет. Но такой, как сейчас, ты мне нравишься больше.

– Больше? Не знал, что я вообще тебе нравлюсь. – Максим почувствовал, как лицо предательски наливается краской.

– Ты покраснел.

– Неправда.

– Правда.

– Слушай, в нашу первую встречу ты и сама была угрюмой.

Кристина ещё улыбалась, но уголки её губ дрогнули. Она опустила взгляд. Максим проклял себя.

– Прости. Как видишь, мне лучше быть молчаливым и замкнутым. Когда много говорю и пытаюсь шутить, ничем хорошим это не заканчивается.

Кристина не ответила. Её улыбка окончательно угасла. Кажется, она ненадолго позабыла о том, что привело её в Клушино, а теперь благодаря Максиму вспомнила.

– Значит, это тупик. Я-то думала, в письме будет про картину. Раз уж Сергей Владимирович прислал их в одно время. Если тут что-то и зашифровано, этого явно мало.

Максим переставил поднос с пустыми кружками и тарелками на подоконник, а сам сел на диван, возле Кристины. Склонился над письмом, которое она держала на коленях.

– Давай попробую расшифровать. Там будет видно.

– Смотри сам.

– Слушай…

Нужно было как-то извиниться – внятно, ёмко. Так, чтобы она поняла искренность его чувств. Но у Максима никак не получалось подобрать нужные слова.

– Всё в порядке, – Кристина постаралась улыбнуться. – На самом деле я тебе благодарна.

– За что?

– Здесь… с тобой я ненадолго забыла об этом кошмаре. Мне начинает казаться, что всё не так плохо. Небольшое приключение, через которое мы должны пройти. А в конце все будут счастливы. Не знаю, может, это неправильно. Не нужно отстраняться от реальности. Но здесь мне хотя бы не снились кошмары.