Театр китового уса - Джоанна Куинн

ПРОСИМ ВОЗДЕРЖАТЬСЯ ОТ РАЗГОВОРОВ ИЛИ ВМЕШАТЕЛЬСТВ

Кристабель Элизабет Сильвия Сигрейв, стоящая в закулисье и подглядывающая сквозь щель в стенах Трои, разглядывает изучающую программки аудиторию. Обычно ей не нравятся незнакомцы, но она начинает чувствовать приязнь к своим зрителям. Она поднимается в груди одобрительным теплом по ее готовому согласию; как они уделяют должное внимание ее программке и склоняются друг к другу, чтобы указать на детали декораций.

Она отходит от наблюдательного пункта и натягивает в амбаре костюм. На контрасте с тихим ожиданием аудитории, амбар представляет собой лихорадочное, перевозбужденное место, постоянно сотрясаемое взрывными происшествиями, что пробегают по труппе подобно пожару. Патрокл потерял щит! У Гектора большой палец застрял в бороде!

Тарас, точка спокойствия в центре урагана, сидит на перевернутой кастрюле для лобстеров и глоточками пьет водку в короткой тунике, которая обнажает его невероятно мощные ноги, каждая толщиной с детское тело, и покрытые курчавыми черными волосами, как у сатира. Хилли и Филли порхают вокруг него, тонкие как тростинки в своих солдатских костюмах, с зализанными назад волосами и обведенными сурьмой глазами. Бледный Перри с прямой спиной стоит рядом в доспехах. Десятилетия военной жизни, обычно хорошо скрытые, сейчас очень заметны, будто роль Нестора позволила ему приподнять какую-то внутреннюю завесу, чтобы показать Перри-полковника, Перри-мужчину, привыкшего к войне. Мистер Брюэр также вернулся к солдатской манере: спокойная, сдержанная компетентность; чуть веселый фатализм эффективных нижних чинов.

Ов серьезно ходит из стороны в сторону с деревянным мечом, в бороде очень похожая на отца, и ее детская округлость как никогда к месту; ее Гектор – бочонок храбрости, герой, несмотря на обстоятельства. Миртл, высокая как амазонка, надевает шлем поверх осветленных волос, невзначай опираясь на слоненка. Самые маленькие дикари бегают друг за другом, потрясая копьями; Леон несет ведро с кроличьей кровью для финальной битвы (первому ряду во время антракта раздадут зонтики). Дигби, прекрасный принц, с цветочным венком в темных волосах. Розалинда, трепещущая колонна белого. Три служанки в драпировках богинь: Бетти, исполненная щедрости, лесная нимфа Моди со встрепанными волосами и Эрнестина Обер, твердая и непоколебимая как судьба.

Кристабель любит свою труппу. Теперь она это понимает. Она любит их, как боги любят смертных: благодушно и с прощением. На репетициях они были невыносимы, выводили ее из себя, но сейчас, под воздействием какой-то загадочной алхимии, – они идеальны. Она делает вдох и начинает взбираться по лестнице, приставленной к стене амбара, которая позволит ей появиться над Троей, будто паря в небе, в момент своей первой реплики, примерно через десять минут после начала первого акта.

Из своего укромного места на вершине лестницы она видит учителя Дигби, автора, когда он выходит на сцену – первый актер, ступающий за деревянный крепостной вал. Аудитория затихает. Сдержанное покашливание. Крик чайки, затем —

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!

Началось.

Сперва Кристабель не отвлекается от автора, мысленно повторяя строки за ним, но, когда он обретает уверенность, обращается к другим членам труппы. Она смотрит, как каждый выходит на сцену, как каждый находит себя. Дрожащие голоса и нервные жесты находят силу. Перри даже обменивается парой едких замечаний со зрителями. Наконец Кристабель может обернуть свой взор к толпе и внять их увлеченным лицам.

Ее безмерно радует то, что она создала. Это напоминает ей игру с картонным театром на чердаке – ее любимой частью было лежать на полу, говорить разными голосами, заставлять персонажей общаться и видеть, как Дигби и Ов лежат на животах, подпирая подбородки ладонями, полностью завороженные историей, как будто она разворачивается сама собой. Это была магия заклинателя, божественная сила.

Она никогда не расскажет Дигби и Ов, что, когда настало время ей произнести свою первую реплику, она испытала настоящий страх, кровавый прилив ужаса, что залил ее с головы до пальцев ног, закрутивший сердце будто мельничное колесо. Но едва она начинает говорить, она становится Зевсом, царем богов, и она знает, как быть им.

Хотя аудитория уделяет ей вежливое внимание, она, как хороший режиссер, видит, что в труппе проявляются более естественные исполнители. Перри, к примеру, со знающей и спокойной манерой. Но их однозначный любимец – Дигби. Она замечает, что они ищут его глазами, даже когда он молчит. Толчки и кивки прокатываются по толпе каждый раз, когда он появляется на сцене.

Однажды она встречается с ним взглядом и видит, что ее Дигби отступил в глубину. Парис смотрит в ответ. Выступая перед взрослыми, Кристабель чувствует себя чуть горячно и неловко, боясь, что над ней будут смеяться, – но для Дигби, который не видит разницы между собой и другими, это просто, как дыхание. Его естественная искренность означает, что ничто не разделяет его и его роль, смущение не стоит между ними барьером.

Еще есть Тарас в роли воина Ахиллеса. Другие актеры появляются на сцене с чувством соучастия от аудитории, своего рода теплым пониманием, что они все ползут к финалу вместе. Но когда появляется Тарас, нет никакого общения. Его Ахиллес – убийца. Мужчина, знающий обо всех душах, которые должны быть принесены в жертву, чтобы обрести бессмертие, и как именно они должны умереть, и какие при этом издадут звуки. Он берет это осознание и без пощады возлагает на наблюдателей.

Представление пролетает. Последняя сцена – падшего Гектора-Ов затаскивают за слоненка, костер на пляже полыхает – некоторые зрители даже промакивают глаза носовыми платками, трепещущими белыми флагами покорности. Затем аплодисменты, АПЛОДИСМЕНТЫ, самый удивительный звук, накатывающий волнами, когда они выходят на поклоны, вздымаясь валами, когда выступает Дигби. И снова – для похитителя сцены Перри. И снова для великого Ахиллеса. И снова для Бетти, практически вываливающейся из своего щедрого костюма. И снова для всех них. Замершая нота хлопков, хлопков, хлопков, которые, надеется Кристабель, никогда не умолкнут.

После исполнители спешат за кулисы, хлопая друг друга по спине. Они задыхаясь обсуждают спектакль, заново отыгрывая его друг с другом, части, которые едва не пошли прахом – Я почти забыл встать на колени! – и части, которые прошли хорошо – Ты эту речь прочитала лучше, чем когда-либо! – стараясь сохранить его в живых, перебрасывая его друг другу как что-то, чему нельзя дать возможность коснуться земли. Они украшают друг друга венками похвалы, сцепляют руки, кружатся как танцоры. Зрители тоже находят путь в амбар и поздравляют их, пожимают руки; медленно двигающиеся простые жители, встречающие блестящих драматургов. С Кристабель никогда столько людей не говорило, не звало ее по имени.

В конце концов зрители и труппа начинают