Театр китового уса - Джоанна Куинн

и садятся на каждой станции, и у каждой станции свое имя. Вейрхэм, Хэмворти, Паркстоун. Иногда попадаются идущие навстречу другие поезда, и звук их приближения – неумолимый галоп, все громче и громче, пока они не проносятся друг мимо друга стремительно кричащими кляксами и шумом ужасного расставания. Брокенхерст. Саутхэмптон. Винчестер. Одинокие домики, больницы, церкви, озера с лодками, доки, океанские лайнеры со множеством труб, лампы, школы, поля для крикета, кинотеатры. И люди. Так много людей. Это оказывает смиряющий эффект на детей: проносящаяся мимо с безразличной занятостью масса всего этого. Сложно поверить, что так всегда и было, продолжалось без их участия. Так много всего.

Когда Кристабель представляла поезд в Лондон, она думала о нем так: поезд, который покинет Дорчестер, пересечет сельскую местность, которая выглядит примерно так же, как и уже знакомая ей сельская местность, а затем достигнет Лондона. Но оказывается, что между Дорчестером и Лондоном лежит множество мест. Линия между Дорчестером и столицей – не единый легкий росчерк, но волнистая загогулина, полная остановок и пауз. Бессчетные города и деревни, о которых она никогда даже и не слышала, и все они кажутся населенными людьми, счастливо занятыми собственными делами, без малейших переживаний о загадочной неизвестности своего расположения. Что же все они делали? Что могло занимать жителей Больё, Свэй, Хинтон-Эдмирал? Ни в каких книгах их не было. Их никто даже и не упоминал.

Еще одна занятная мысль не оставляла Кристабель: никто из них не знал ее. Никто не знал ее имени. Даже проводник в поезде не знал его, а она вообще-то ожидала обратного.

Через некоторое время проводник заглядывает в их купе сообщить, что они приближаются к Лондону. Они выглядывают из окна в радостном ожидании, но в город они будто заходят через закулисье, потому что им открывается вид на ряд оставленных без присмотра функциональных мест – почерневших производственных зданий, захудалых дворов, пристроек, спутанных заборов. Но здания подтягиваются сами, вырастая в размерах и важности по мере приближения к пункту назначения. Они мельком видят Биг-Бэн, а затем из-за угла появляется и сама станция Ватерлоо, огромный, открытый с концов ангар, с крышей-сеткой закопченного стекла и чугунными арками, с воробьями и голубями и свисающими с потолка огромными часами.

Поезд с сипением подъезжает к платформе, останавливаясь подле товарищей. Затем двери купе распахиваются и появляются носильщики, стаскиваются чемоданы, и показываются цветочные палатки и продавцы газет, а люди на платформе машут и зовут. Сигрейвы сходят с поезда, и Хилли и Филли тут же отчаливают таким же быстрым шагом, как и многие другие пассажиры.

– Увидимся, дорогуши, – кидает Филли. – У нас обед с родителями Хилли. Труба зовет.

– Мы не можем взять с собой Тараса, – добавляет Хилли. – В последний раз папочка попытался пронзить его вилкой для тостов. Увидимся в «Савое».

Детей сквозь многолюдную станцию проводит неожиданный дуэт из Миртл и Тараса, высокой американки и безносочного русского, пока позади тащатся потеющий носильщик с их сумками и неуверенно бормочущая под нос Розалинда:

– Когда я была тут в последний раз? Не могу припомнить свой последний раз тут.

В какой-то момент Тарас оборачивается к ним с дикими поверх черной бороды глазами и выкрикивает:

– Вдохните безустанный город, дети большого дома! Позвольте ему войти в ваши вены.

Они вдыхают. Снаружи Ватерлоо их ждет автомобиль без верха – об этом договорилась Миртл – и, пока он везет их по шумным, полным дыма улицам Лондона, дети заглатывают все, что могут. Вздымающиеся здания, полицейских в белых перчатках, что направляют скопление трафика; бессчетные красные мотоавтобусы, каждый с изогнутой лестницей сзади, чтобы пассажиры могли подняться на верхнюю палубу, лестницами, что изгибаются кверху как декоративные ленты с непонятными словами: ДАНЛОП. КАССОНС. ШВЕПС. Когда автомобиль проезжает по мосту через Темзу, дети видят подъемные краны, выстроившиеся вдоль кромки воды; деловито снующие буксиры и доверху засыпанные черным углем баржи, прокладывающие путь по реке.

Миртл ведет их в шумный ресторан, изнутри декорированный отражающими поверхностями: зеркалом, серебром и стеклом. Каждый раз, когда дети поднимают глаза от свиных котлет, они видят множество изображений других посетителей, разбитых и разбросанных вокруг. Они никогда прежде не ели со взрослыми, и этот опыт дезориентирует.

Розалинда оглядывается по сторонам:

– Не думаю, что была здесь прежде. Нет, не думаю, что была.

– Тебе стоит настойчивее просить Уиллоуби брать тебя в Лондон, – отвечает Миртл поверх пирамиды из устриц. – Дух оставленных надолго в деревне вянет. Слишком много природы, недостаточно театра.

Тарас добавляет сквозь полную картофеля вилку:

– Современный город – это толпы. Бензин.

– Уиллоуби никуда меня не берет, – говорит Розалинда.

– Оставь мужчину в покое, – говорит Тарас, добавляя глоток вина к полному рту картофеля. – Ты всегда у него под ногами, как кошка, все выставляешь себя напоказ.

– Кто-нибудь может мне рассказать, – говорит Кристабель, взмахивая ножом, чтобы привлечь внимание, – что такое «импресарио»? Как мистер Дягилев.

– Он человек, управляющий театральной труппой, Кристабелла, – отвечает Тарас. – Он находит деньги, принимает решения о постановках. Он локомотив.

– Не думаю, что мне нравится вино, – говорит Овощ, отодвигая свой бокал.

– Добавь еще воды, – советует Тарас, двигая его обратно.

– Знаешь, Тарас, – говорит Миртл, отодвинувшая устрицы в сторону и курящая украшенную камнями трубку, – чем больше я думаю, тем больше мне кажется, что я могу быть тебе полезной. А ты мне.

– Вот как?

– Поэзия всегда останется делом моей жизни, но у меня есть видение: постер на стене станции метро, рекламирующий новую выставку Тараса Ковальски, устроенную меценатством Миртл ван дер Верфф. Нет! Устроенную «Обществом поддержки искусства имени ван дер Верфф». Ах, мой папочка будет в восторге от того, что у меня свое Общество.

Тарас улыбается.

– Я с удовольствием помогу тебе потратить американские доллары твоего папочки.

– И это, – говорит Миртл, – именно то, что я хотела услышать.

Далее следуют скучные взрослые разговоры о галереях и возможностях, а также отличный десерт: запеченные бананы, поданные в роме с щедрой порцией сливок.

После обеда они отправляются в дом подруги Миртл в Белгравии для смены одежды. Когда они добираются то театра Принцев, многочисленные такси уже высаживают пассажиров в роскошных вечерних нарядах, хотя на улице солнечный день. Они толпятся у входа в отделанное плиткой лобби, звенящее от ожидающих посадки голосов гостей.

Под крылом Миртл дети проходят на свои места в первом ряду балкона. Они наблюдают, как многочисленные театралы находят свои места в партере под ними. За партером и оркестровой ямой, где музыканты разогреваются в пилящей какофонии, с потолка до пола свисает красный занавес. Он подсвечен