Пелена страха - Рафаэль Абалос

– Что произошло?

– Одному из грабителей, напавших на конференцию ювелиров, которого я задержала, когда он пытался уйти с крадеными бриллиантами через заднее окно отеля, удалось после небольшой потасовки выхватить у меня пистолет и взять меня в заложники. Это был опасный преступник, уже успевший во время ограбления убить директора банка и одного из ювелиров, участвовавших в конференции. Я осталась в живых только потому, что снайпер из спецподразделения попал в цель с первого выстрела и пуля из его ружья с оптическим прицелом пробила тому парню череп навылет раньше, чем он успел нажать на курок пистолета, приставленного к моему затылку. Он рухнул на пол, как манекен, и я с ужасом смотрела, как из дырки в его голове мне под ноги ручьем хлынула темная густая жидкость. Тяжелый момент. Я до сих пор не могу вспоминать об этом без ужаса.

Клаус Бауман решил не углубляться в эту историю. Он посмотрел на агента Европола и улыбнулся, скорее печально, чем весело. Пробка начала медленно ползти вперед.

– Ты ведешь себя так, что рядом с тобой я чувствую себя беспомощным парнем. На меня ты производишь впечатление очень уверенного в себе человека.

– Это всего лишь защитный панцирь.

– Я задаю себе вопрос, такими ли были мертвые девушки.

– Какими такими?

– Беззащитными, – ответил Клаус.

– Их что-то объединяло, что-то большее, чем личные драмы.

– До сих пор мы не нашли никаких следов того, что они общались между собой.

– В полицейских отчетах каждой из стран, которые я получила из Гааги, утверждается, что полиция не нашла у них дома ни мобильных телефонов, ни портативных компьютеров, даже в доме ирландки, – сказала агент Европола.

– Если все они жили в разных городах Европы, то, чтобы собраться здесь, в Лейпциге, должны были каким-то образом связаться друг с другом или с кем-то еще.

– Вопрос, как они это делали, – заметила Маргарит Клодель. – Я надеюсь, что проверка их связи с Интернетом по мобильным, или по домашним телефонным линиям, даст нам какие-то полезные сведения.

– Пока нам еще рано анализировать всю ту информацию, которую ты запросила. Не стоит расстраиваться. Я уверен, что мы это дело раскроем, – заключил инспектор.

Успокаивающие слова Клауса Баумана напомнили Маргарит Клодель то, о чем она хотела его спросить, когда будет подходящий момент. Теперь она не сомневалась, что этот момент настал. Она не только не разделяла уверенность, высказанную инспектором по поводу раскрытия этого дела, но и считала ее несостоятельной. Расследование продвигалось медленно и пока не позволяло составить даже гипотетический профиль предполагаемых авторов преступления, если не считать конспирологической теории, которую Густав Ластоон развивал по мере того, как в ходе следственных действий появлялись новые данные, каждый раз находя объяснение, хорошо вписывающееся в его описание таинственных «стражей смерти». И конечно, агент Европола не понимала, почему полицейский из отдела по расследованию убийств, имеющий такой большой опыт, какой имел Клаус Бауман, сосредоточил свое внимание на погоне за призраками прежних нацистов вместо того, чтобы искать настоящих убийц девушек, в числе которых, и по ее мнению, и по мнению комиссара Клеменса Айзембага, мог оказаться сам кладбищенский гид.

Чтобы приступить к этой деликатной теме, агент Европола воспользовалась тем, что Клаусу Бауману снова пришлось снизить скорость. Они приближались к участку, где шел ремонт дороги, и впереди показался рабочий, подававший водителям сигналы перестроиться в другую полосу.

– Я не понимаю, что ты на самом деле думаешь про Густава Ластоона.

Инспектор медленно повернулся к ней. Потом он снова уставился на машину, ехавшую перед ними, но ничего не ответил. Несколько минут они продолжали ехать в тишине. Маргарит Клодель предполагала, что инспектор мысленно выстраивает аргументацию, и не хотела его прерывать.

– До сих пор он единственный, кто дал произошедшему какое-то разумное объяснение, – наконец ответил Клаус Бауман.

– Но это должно было тебя насторожить. То, что он тебе рассказал, звучит слишком гладко. И потом, почему он высказал свою версию преступления только после того, как ему предъявили улики?

– Наверно, потому, что он не ясновидящий.

– Или потому, что слишком умен, – буркнула Маргарит Клодель.

– Он, по крайней мере, знает, о чем говорит.

– Пока он рассказал только про байкера по прозвищу Флай и про «стражей смерти». Если это действительно они убили девушек, им нет никакого смысла оставлять на виду свои тайные символы. А потом звонить именно Ластоону – единственному, кто способен объяснить сценографию преступления как эзотерический ритуал нацистского происхождения, чтобы он нашел трупы.

И снова тишина окутала их, словно туман.

– Я уже думал об этом. Мне просто хочется посмотреть, как далеко может простираться его способность создавать версию, не противоречащую тому, что произошло с девушками, и тому, что он оказался первым на месте преступления. Если он ошибется, мы сразу же его задержим.

– Густав Ластоон ошибается с самого начала. Он забыл одну деталь, которой ты тоже не придал значения.

– Скажи, что я опять сделал не так? – пробурчал инспектор Бауман недовольным тоном.

– В этом тайном нацистском обществе, о котором говорит Густав Ластоон, нет места для женщин. Для Гитлера и его генералов женщина могла быть только женой, единственное занятие которой – заботиться о своем муже и рожать как можно больше детишек, чтобы делать арийскую расу сильнее и чище.

– Ты тоже собираешься читать мне лекции по истории Германии?

– У нас есть ДНК, полученная из накрашенного женского ногтя. Тебе это ни о чем не говорит?

Инспектор слегка качнул головой, не соглашаясь с ней:

– Он может принадлежать художнице, которая нарисовала саркофаги, белье и раны с кинжалами на спинах девушек.

– Но нацисты не стали бы превращать место преступления и самих девушек в произведение искусства. Сама возможность этого абсурдна. Если речь действительно идет о сакральном ритуале жертвоприношения нацистским богам, девушек убили бы, воткнув им в спину настоящие даги, вместо того чтобы создавать все эти декорации в трех измерениях.

– Если все так, как ты думаешь, мы скоро об этом узнаем.

– А если будет слишком поздно? Может быть, он пытается выиграть время, чтобы сбежать, или хочет с помощью своих фантазий отвлечь наше внимание, чтобы мы не увидели грубой реальности этих смертей. Разве ты забыл инцидент с его племянницей? А его одержимость оккультизмом? Ты говорил, что, по его собственному признанию, Густав Ластоон и его друзья в молодости увлекались некромантией. От некромантии до некрофилии всего один шаг. И то и другое разновидности мракобесия, в которых присутствует смерть. Смерть, Клаус, та самая смерть, которую он показывает своим клиентам на кладбищах в обрамлении скульптур и надгробий.